– Пойдем, со мной. Мы поедем к моей сестре.
– Зачем? – спросил он, выпрямляясь.
– Конечно, просить ее помочь нам. Может быть они согласятся?
– Вандемер? Ты думаешь, что он поможет нам?
– Во всяком случае, я попрошу их об этом. Это будет моим первым унижением.
Свет, озаривший, было, его глаза, потух. Не все-ли равно? Может быть, Вандемер и согласится спасти его от тюрьмы; он, может быть, выручит и банк, и даст ему возможность поправить свои дела. Завтра ему придется начать все сначала, без гроша денег в кармане, получая только жалованье и имея на душе долг, около трехсот тысяч долларов. Ему никогда не скопить такой громадной суммы. Придется опять рисковать, выискивать средства и бороться за существование. Если ему в конце концов и повезет, то расплатиться с долгами он успеет только перед смертью. На это понадобится десять, или, быть может, целых двадцать лет. На такой подвиг у него не хватает духу.
– Едем, – сказала мистрисс Сторрс, стоя в дверях.
К подъезду только что подкатил их экипаж. Кучер, по обыкновенно, собирался ехать в банк, за мистером Сторрсом, но ему приказано было ждать. Мистер Сторрс с покорным видом следовал за нею. Они быстро доехали до Двадцать третьей улицы и вскоре лошади остановились перед домом на площади Грамерси.
Мистера Вандемера не было еще дома и мистер Сторрс прошел в библиотеку, в ожидании его возвращения. Мистрисс Сторрс тотчас направилась в гостиную своей сестры. Пока она ехала в экипаже, перед нею все яснее и яснее вырисовывались истинные размеры постигшей ее катастрофы. Ум её отказывался верить случившемуся. Она старалась доказать себе, что все это сон. Наверное, есть возможность как-нибудь избежать всего этого ужаса. Как убедить сестру помочь ей? Разве мыслимо, чтобы она стала нищей, живущей на счет благотворительности, женой каторжника? Присутствие рядом с нею этого конченного человека казалось ей каким-то зловещим признаком. Она охотно выскочила бы из кареты и убежала бы от него, если бы можно было совершенно устранить его из своей жизни, вернуть без всяких треволнений, свою прежнюю девическую фамилию.
– Ах, здравствуй, Клара, – равнодушно приветствовала ее мистрисс Вандемер, вставая с кушетки, на которой только что, лежа, читала, и протягивая ей пухлую, безжизненную руку. – Ты ездила за покупками? – Её круглые, маловыразительные глаза остановились на минуту на лице сестры. Затем она прибавила: – У тебя усталый вид, хочешь чашку чая?
– Да, – сказала мистрисс Сторрс, давая волю душившим ее горю и гневу, – если ты не откажешься положить в него стрихнина. О, Сусанна, я вне себя от отчаяния. Случилось нечто ужасное, – почти выкрикнула она. – Генри разорил и обесчестил меня. Он потерял все, что у нас было.
Мистрисс Вандемер подалась назад, не спуская с сестры широко раскрытых глаз. Вся эта история была ей очень неприятна. Зачем Клара ворвалась к ней так неожиданно и зачем так громко кричит о таких ужасных вещах? Какое она имеет на это право?
– Сусанна, – продолжала мистрисс Сторрс, понизив вдруг голос и еле говоря от волнения, – я ровно ничего не понимаю в этом деле, но если ты и Вилльям откажетесь помочь нам, то Генри посадят в тюрьму, а я застрелюсь!
– Боже милостивый! – кротко сказала мистрисс Вандемер, волнуясь, насколько ей это позволяла её расплывчатая, флегматичная натура.
Глава IV
Мистеру Вандемеру было приблизительно лет сорок пять-пятьдесят. Росту он был немного выше среднего. Вся его фигура была приятно округлена и имела сильную наклонность к полноте. Физически он был вполне здоров и бодр, красив и хорошо сложен. Но бритое лицо было типичной физиономией американского аристократа. Он принадлежал к тем людям, которые, унаследовав от предков громадные средства, умеют сами их приумножит. Много общего было у него и с теми, которые сами выбиваются из нищеты и наживают себе большие состояния. Оба эти типа людей давно уже обособились в совершенно отдельный класс и между ними трудно пронести границу. И те, и другие отделяются от плуга одним, много двумя поколениями. Дед мистера Вандемера, будучи еще молодым начинающим торговцем, сам развозил свой товар на тележке по улицам Нью Иорка. В семьдесят лет, когда он уже был крупным нью-иоркским собственником, старик, ни на минуту не задумываясь, собственноручно разгружал свои суда в назидание ленивым портовым рабочим. Погоня за богатством ни на минуту не ослабевает у этих людей, поглощает их всецело, но все их приемы остаются чисто демократическими. Многие богатые американские наследники продолжают вести начатую их отцами борьбу, с той же непоколебимой, сильной, неостывающей энергией, с которой работали их предки – и в этом именно и состоит характерная особенность Америки.