Когда мы возвратились к машине, «просто Феди» не было. Лосик ушел договариваться с командованием о месте, где нам можно будет соорудить сцену. Яркие декорации не должны демаскировать часть. Ведь если фашисты заметят их с воздуха, дорого может обойтись спектакль. Актеры отдыхали. Кое-кто даже умудрился поспать. А мне не сиделось на месте. Я считал себя уже обстрелянным солдатом, во фронтовой театр попал после госпиталя. Поэтому ко всему, что видел вокруг, относился с показным равнодушием. Ну, чего, спрашивается, опытному солдату вскрикивать при виде тяжелых орудий Резерва Главного Командования, ахать и охать, как наши девушки, которые попали впервые в прифронтовую полосу? Но я притворялся. Сейчас не стыдно в этом признаться. Потому что здесь я увидел такое, чего не видывал в первые месяцы войны. Я увидел армию во всей ее мощи. Я увидел артиллерию такую, что сердце у меня замирало от гордости. Я видел новенькие танки и «катюши» в брезентовых плащах. Видел солдат — не утомленных, в кровавых бинтах, темнолицых солдат сорок первого года, а новых, каких-то спокойно уверенных, подтянутых, готовых наступать. И я вдруг начинал чувствовать себя таким же, потому что еще не снял полинявшей гимнастерки, и старался поменьше хромать, опираясь на свой проклятый дрючок.
В тот первый день мне не сиделось на месте, и я бродил потихоньку вокруг. И случайно набрел на «просто Федю». Он не заметил меня за стволом дерева. Он стоял перед круглолицым майором, опустив руки по швам, и бубнил:
— Товарищ майор, войдите в мое положение. Я кого вожу? Театр. Артистов. И артисток, между прочим. Одна товарищ Синицына так поет, что душу перевернуть может. А вид у меня? Я же порчу всю, так сказать, ихнюю декорацию.
— Вы не по адресу обращаетесь. Вам надо в свою часть обратиться.
— Так ведь, товарищ майор, мой автобат — где!.. А артисты — вот они. И что люди подумают про нас с вами!
— А я-то тут при чем?
— Так ведь как же, товарищ майор, ведь мы ж с вами и есть армия! И вдруг шофер в таком виде! Вы уж прикажите насчет шинели и пилотки.
Я тихонько ушел, не стал смущать нашего «просто Федю».
Вскоре вернулся Лосик с несколькими солдатами, собрал нас всех. Пока мы совещались, как побыстрее и получше оборудовать сцену, солдаты стояли в сторонке, ждали распоряжений и с любопытством поглядывали на нас.
Место для сцены выбрали. Лосик предлагал играть прямо на земле, а сверху над «сценой» и, насколько хватит, над «залом» натянуть маскировочную сетку. Спектакль надо закончить засветло, поэтому времени на постройку помоста не оставалось.
— А большого размеру помост? — спросил кто-то из-за моей спины.
Мы повернулись на голос. Это был «просто Федя». Только мы его сразу и не признали. Потому что на нем были новенькая шинель и новенькая фуражка. «Просто Федя» был очень доволен впечатлением, которое произвел на нас. Лицо его сияло, он тронул двумя пальцами лаковый козырек фуражки и сказал доверительно:
— Между прочим, доски у них тут есть. Я приметил штабелек.
Мы переглянулись. Конечно, на помосте играть приятнее, чем просто на земле. Помост — это уже театр.
— Времени нет, товарищ Федя, — вздохнула Галя Синицына, и теплый грудной голос ее прозвучал печально.
— Найдется время. Мы ж армия, а в армии что хочешь найдется, — возразил «просто Федя» убежденно и снова тронул козырек. — Вы только прикажите. Приказание — все одно что стартер крутнуть.
Объяснение показалось нам несколько туманным, поэтому Лосик сказал:
— Мы приказывать не можем, нам не положено. Мы можем только просить.
— Вот вы у начальства и попросите, чтобы приказали, — улыбнулся «просто Федя».
Лосик руками развел:
— Попробовать?
«Просто Федя» улыбнулся еще шире:
— А вы мне прикажите. Уж я-то в вашем распоряжении.
Лосик засмеялся.
— Приказываю вам, товарищ Федя, попытаться соорудить помост с помощью местного начальства.
«Просто Федя» посмотрел на него неодобрительно: разве так отдают приказания, со смехом? Но только щелкнул каблуками начищенных сапог:
— Есть соорудить помост. Разрешите выполнять?
— Выполняйте, — сказал Лосик уже серьезно.
И «просто Федя» исчез за деревьями.
Он вернулся минут через пятнадцать, с лицом хмурым и озабоченным. Рядом шагал молоденький, в скрипящих ремнях лейтенант — сапер. Увидев наших женщин, лейтенант почему-то покраснел, поправил портупею.