— Не спать!
Спохватится солдат — и верно, уснул на ходу.
— Пятый день по России топаем, а своих не догнать… Кругом немцы, — ворчал боец Веткин с серебристо-белой полосой в волосах, точно кто кистью провел. — Так, чего доброго, и до Москвы пёхом…
— Разговорчики! — прикрикивал старший сержант Мухин, который остался за командира полка вместо убитого майора Ланского.
В обожженном солнцем сосняке стучали дятлы, гонялись за мошкарой белогрудые стрижи. Пахло смолой, прелым листом.
«И где теперь линия фронта? — думал Мухин. — Беда еще: в живых ни одного офицера! Хорошо, хоть полковое знамя при себе, номер есть — значит, часть жива!»
Ночь переспали в лесу, а на рассвете двое солдат, высланные в разведку, доложили: «Справа шоссе. Немцев не видать. Впереди, километрах в четырех-пяти, станция. Там идет бой».
Солдаты с трудом продирали глаза, кто прислушивался, кто щипал на болоте морошку, прошлогоднюю клюкву. Но от такого «харча» только животы пучило.
Мухин принял решение:
— Будем брать станцию. Ударим с тылу и соединимся со своими…
— А чем ударим? — с подковыркой спросил Веткин.
— Злостью ударим! На «ура» возьмем. «Ура» должно быть такое… Понятно?
— Понятно.
То ли правда злости у солдат накопилось много, то ли немцы не ожидали такой дерзости, только станцию действительно взяли с ходу.
Но странное дело: своих и здесь не оказалось. Остались только следы недавнего боя: обгорелые патронные ящики, стреляные гильзы да один искореженный дегтяревский пулемет. По документам, которые нашли в кармане убитого, установили: крепко дрались тут бойцы Четвертой дивизии народного ополчения. Наверное, подумали, что идет подмога немцам, и отступили.
И опять Мухин собрал бойцов:
— Станцию удерживать нет смысла. Наши, должно быть, где-то у Елизаветина. Будем пробиваться туда…
Нарастающий гул с непривычным присвистом, в самом звуке которого было что-то чужое, враждебное, заглушил последние слова Мухина.
В высоком июльском небе аккуратными квадратами медленно плыли самолеты.
— Как у себя на параде, сволочи! — выругался Веткин. — Где же наши?..
— А вон и «наши»! — мрачно пошутил ефрейтор Чечин, с побуревшим бинтом на голове и с чуть пробивающимися усами на верхней губе. — Накаркал… Врассыпную, пехота, да покрепче грызи мать сыру землю! Спектакль начинается…
Из-за леса взмыли четыре «юнкерса» и, хищно клюнув носами, рванулись к станции.
И вдруг где-то за пакгаузами гулко бухнула пушка. Еще несколько секунд — снова ухнуло. Солдаты начали озираться туда-сюда, задрали головы вверх.
«Юнкерсы» шарахнулись кто куда, а между ними быстро вспухли два белых облачка, похожие на клочки ваты.
Солдаты недоуменно пожимали плечами: неужели немцы с переполоху в своих садят?
Мухин приказал:
— Окружить место, откуда стреляла пушка. Может, свои. А может, и верно, немцы со страху пальнули…
Сразу же за пакгаузами оказалась зенитная батарея. Кругом — взрытая земля, воронки, обожженная трава…
— Гляди, братцы, там кто-то есть! — просипел дошлый Веткин. — Вроде прячется кто. Никак — фриц?
Под припорошенным землей орудием действительно кто-то копошился.
— Эй, кто там? — крикнул Мухин. — Выходи! — И даже попытался растолковать по-немецки: — Капут! Ферштеен? Голова еловая…
В ответ полоснула автоматная очередь.
А потом на чисто русском языке:
— А ну, подходи по одному! Живодеры, фашисты проклятые!
— Свои мы! — обрадованно завопили в несколько глоток. — Русские. Из окружения пробиваемся…
Наступила пауза.
Затем ствол орудия, который казался тоже поврежденным, начал медленно клониться в сторону притаившихся солдат.
— А ну, покажись, какие вы есть свои! — раздалось со стороны батареи. — Много вас таких… своих…
Мухин вышел из-за укрытия. За ним последовали несколько бойцов.
— Один подходи! — последовал повелительный окрик. — Не то часану прямой наводкой…
— Ополоумел, что ли? — загалдели солдаты. — Да свои мы! Из окружения… Пробиваемся…
— Пробиваемся… Из окружения… — передразнил тот же голос. — Столько вас тут драпануло — всех фашистов окружили бы… Так нет — всё их окружают! Вояки…
Когда Мухину наконец позволили подойти к батарее, из-под орудийного лафета вылезло какое-то странное низкорослое существо: наизготовку немецкий автомат, на голове стальной шлем, густо заляпанный грязью, гимнастерка без ремня висела клочьями, а из левой разодранной штанины торчала почернелая коленка.
Мухин начал переговариваться со странным зенитчиком и, немного погодя, крикнул: