— На каком рукаве?
— Какой ты все-таки неряха, Костя! — говорит мама.
Мы продолжаем путь вместе. У меня нет морального права спорить с матерью. На рукаве большое масляное пятно. У нас есть мотоцикл «ИЖ». Я всегда его чищу и заправляю. Я уже умею ездить — отец научил, но на шоссе выезжать мне не разрешают. И на аэродром тоже. И вообще мне без отца заводить мотоцикл запрещается. Вот чистить, смазывать — это пожалуйста.
— Он тебе не говорил, когда прилетит? — спрашивает мать.
— Наверное, через час, — отвечаю я.
— Он говорил, что ему не очень-то нравится эта «ласточка»…
Мой отец — летчик-испытатель. Он испытывает новые сверхзвуковые военные самолеты. «Ласточка» — это один из них. Мне отец ничего про «ласточку» не говорил. Про свои самолеты отец не любит со мной говорить. А вот маме сказал…
— В прошлом году он тоже так говорил… А потом пришлось катапультироваться.
Прошлой весной папин самолет загорелся в воздухе, и он едва успел выброситься с парашютом. Об этом я знал. Тот самолет оказался ненадежным. Три раза отец поднимался на нем, а потом он загорелся.
Мама ждала отца на аэродроме всю ночь, а потом утром перед зеркалом выдернула из головы несколько седых волос. Моя мама очень молодая. Ей всего тридцать два года. А мне тринадцать. Она говорит, что с таким большим сыном ей неудобно появляться на людях. И правда, некоторые думают, что я мамин брат.
Над полем прокатился мощный раскат. Это где-то в вышине самолет перешел звуковой барьер. Немного погодя послышался обычный гул. Когда мы с отцом рыбачим на озере и над нами раздается такой взрыв, пугливая уклея выскакивает из воды. А птицы на несколько минут замолкают. Я спрашивал отца: слышит ли он там, наверху, этот взрыв? Отец сказал, что, наоборот, когда начинается сверхзвуковая скорость, в кабине становится тихо.
До аэродрома еще километра три. Мы идем от военного городка напрямик. По шоссейной дороге до аэродрома девять километров. Мы слышим могучий рев, и вот над вершинами деревьев взмывает большой золотистый самолет. Кажется, что у него нет крыльев. Реактивный свечой уходит в небо и скоро исчезает из глаз. Потом, когда он наберет высоту, за самолетом потянется белый след. Все небо над аэродромом расчерчено широкими белыми шлейфами. Они расползаются вширь и потом вообще исчезают.
— Костя… — говорит мама. — У тебя не закружится голова? Ты так долго смотришь на небо…
— Уж и смотреть нельзя?
— Ты никогда не станешь летчиком, — говорит мама. — Два летчика в семье — это слишком много…
Но здесь я непреклонен.
— Буду, мама, — отвечаю я.
— Столько на свете разных интересных профессий… Инженер, геолог, учитель…
— Я буду летчиком, мама.
— Да, конечно, мы, женщины, созданы только для того, чтобы ждать вас, мужчин… — Она взглянула вверх. — Нас разделяет целое небо…
— Разве мало женщин-летчиц? — спрашиваю я.
— Мой милый, я самая обыкновенная женщина, которая ходит по земле… Имею я право спокойно ходить по земле и не смотреть все время на небо?
— Как называется эта бабочка? — спрашиваю я, чтобы перевести разговор на другое.
— Оглянись, посмотри вокруг… Прекрасная земля, правда? Но она становится жесткой и безжалостной для тех, кто падает на нее… Так уж устроен мир. Миллионы женщин ходят по земле и не думают о том, что существует такая неприятная штука, как земное притяжение. А я все время помню о нем. О земном притяжении!
Снова в воздухе знакомый гул. Я останавливаюсь и задираю голову. Идет на посадку самолет. Я вижу, как он выпускает шасси. На серебристых крыльях красный отблеск заходящего солнца. Самолет весь вытянут, как веретено, а на носу игла. Это сверхзвуковой бомбардировщик. Уж не «ласточка» ли отца? Таких самолетов я раньше не видел.
Самолет скрылся за вершинами деревьев. Приземлился. Немного погодя в последний раз надсадно прогрохотал двигатель и умолк.
Мы еще с километр не дошли до аэродрома, как увидели отца. Он, широко шагая, шел навстречу. Высокая трава до пояса скрывала его. Отец в привычной кожаной куртке на молниях, синих брюках. Специальный высотный костюм он снимает на аэродроме. Ветер треплет светлые волосы, фуражку отец держит в руке. Я издали вижу, он улыбается. Значит, полет был удачным. Но почему отец идет этой тропинкой? Обычно он возвращается на газике по шоссейной дороге. Случалось, я приходил на аэродром, а отец уже был дома.
Мать хмурит черные брови, хочет казаться серьезной, но губы помимо воли складываются в улыбку.
— И как ты догадался пойти нам навстречу? — спрашивает она.