А если их нет, придется бежать дальше. Как гончая по следу.
Вот только как я узнаю, куда они пошли? Следы уже наверняка давно простыли.
Придется опять звонить Горбункову. Спрашивать маршрут. Может, они выходили на связь.
Я подошел к двери. Протянул руку, чтобы открыть. Обычная такая дверь. Железная, выкрашенная в белый цвет, с закрытым окошечком в верхней части. Зачем оно, чтобы выдавать пищу на вынос, что ли?
И тут услышал внутри крики. Женские крики. И грохот.
На мгновение замер. Вот проклятье. Что за чертовщина там творится?
Открыл дверь и бросился внутрь.
Что за молодые придурки? Серебров рассмотрел балбесов. Тех, которые сами полезли на рожон.
Молоко на губах не обсохло. Еще можно их спасти. Предотвратить неизбежное.
— Чего надо? — тихо спросил Серебров.
Тон самый благожелательный. Но обычно в части мотострелков под Тюмень, где он служил, сослуживцы боялись. Как раз такого тихого тона Серебра, как его прозвали. Знали, что это затишье перед бурей.
С детства Боря хотел быть военным. Дикое желание. Чтобы отомстить отцу.
Он помнил, как сейчас. Детские воспоминания. Никуда не делись.
Иногда Серебров просыпался ночью. С криком, в поту. Снилось, что отец опять его избивает. Ремнем или палкой.
Мать его умерла при рождении. Мальчик рос с отцом. Тот был интересный тип.
На людях спокойный. Благожелательный и вежливый. Высокий, с бородкой, в чисто выглаженных брюках и рубашке.
Насчет чистоты и порядка у отца имелся пунктик. Заскок, так сказать.
Он требовал соблюдения чистоты всегда. За грязь наказывал сына. Очень больно. Еще с раннего детства.
Когда это было? Годика четыре? Или больше? До детсада, это точно. Все, что осталось из детства, это кошмары.
Тогда маленький Борька уронил со стола банку с вареньем. С малиновым вареньем. К которому до сих пор отвращение. Даже сейчас.
Банка лопнула на осколки. Несколько крупных и множество мелких. На полу кухни растеклось красное пятно.
Боря был дома один. Отец ходил по делам. Обычно возвращался подвыпивший.
Мальчик тогда порезался. К счастью, не сильно. Когда вернулся отец, он до сих пор сидел на кухне. От пятна с вареньем тянулись полосы крови.
Отец посмотрел на осколки. Не сказал ни слова. Пошел в спальню. Переоделся в синие спортивные штаны, белую футболку и синюю кофту. Вернулся с палкой для белья в руке.
— Ты что же, паршивец, творишь? — тихо спросил он. Без того маленькие глаза стали еще меньше. — Ты что не смотришь?
И принялся лупить мальчика палкой. Без отдыха и передышки, ритмично и размеренно. Боря кричал и извивался, пытался вырваться. Отец крепко держал его левой рукой.
Так продолжалось долго. Сколько, Боря не помнил. Во всяком случае, отец устал. Он ушел умываться и сменить одежду. Потом начал собирать осколки и варенье мокрой тряпкой.
Мальчик лежал возле кухонной раковины. Смотрел, как работает отец. Закрыл глаза. Все тело болело.
Отец пихнул его ногой.
— Подвинься, ведро загораживаешь.
В другой раз, когда Боря уже был постарше, он вернулся из школы пораньше.
Дело было зимой. Руки замерзли. Он держал их без перчаток. Потому что перчаток нет.
Пошел, переоделся. Уселся возле чугунной батареи в гостиной. У них однокомнатная квартира. Так что больше садиться некуда.
Прижал ладони к горячим секциям. Согрел.
Обернулся. Из портфеля раздался писк. Боря подошел, открыл портфель.
Вытащил оттуда щенка. Грязного и мокрого. Замерзшего. Дрожащего, будто он только что убежал из пасти волка.
Щенок еще раз пискнул. Пустил под себя лужицу. Запачкал ковровую дорожку возле входа.
— Ну что ты делаешь? — спросил Боря. — Ты знаешь, что нам за это будет?
Он считал, что отец не будет возражать против щенка. Тот любил собак. Называл их сторожами и охотниками.
Говорил, что собаки лучшие помощники человека. Гораздо лучше, чем сам человек. Не предадут ради выгоды.
Боря подхватил щенка. Потащил в уборную. Там положил в ванну. Чтобы если снова пустит лужу, не испачкал пол.
Щенок заскулил. Боря посмотрел на него, схватил половую тряпку и побежал вытирать лужу. Когда он бежал обратно, входная дверь открылась.
В квартиру зашел отец. На сапогах остатки снега. Лицо покраснело от мороза. Он добродушно улыбнулся сыну.
— Как дела, Боря? Ну, какие оценки принес?
Потом заметил тряпку в руках. Замер на месте. Услышал писк и скулеж в ванной.
Стащил с себя сапоги. Побежал в уборную. Заглянул внутрь. Увидел незваного гостя. Повернулся к сыну.
— Ты что же, паршивец, придумал такое? Нахера ты притащил сюда мерзкую псину? Он уже испачкал пол?
Отец зашел в гостиную и тут же увидел наполовину вытертое пятно на полу. Повернулся к сыну. Красное лицо теперь потемнело от злости. Боря стоял на месте, проглотив язык. Сжимал и разжимал мокрую вонючую тряпку в руках.
— Я с тобой потом разберусь, паршивец эдакий, — пообещал отец, побежал в уборную и схватил щенка. — Я с тобой разберусь!
Потом притащил щенка в коридор, натянул сапоги и выскочил в подъезд. Боря слышал, как он загрохотал сапогами по лестнице.
Мальчик бросил тряпку на пол. Побежал к окну. Посмотрел сквозь заиндевевшее стекло, что там будет. Он боялся, что отец размажет щенка по заснеженному асфальту.
Выглянул и тут же увидел отца. Тот выбежал из подъезда. Но с щенком ничего не сделал.
Рядом с отцом стояли двое военных. Молодые парни, один сержант, другой рядовой. О чем-то разговаривали с отцом. Что-то спрашивали. Показывали на щенка.
А отец, грозный и такой безжалостный, впервые вдруг скукожился. Сжался и даже стал меньше ростом. Отвечал что-то. Безропотно отдал щенка.
Военные взяли коричневый комок шерсти. Укутали в шинель. Унесли с собой. Когда отошли на десять шагов, сержант оглянулся и помахал отцу. Тот слабо ответил. Потом вернулся в подъезд.
Боря ждал отца и ждал, что будет дальше. Тот вскоре вернулся. Стащил сапоги, уселся прямо на пол в коридоре. Обхватил голову руками. Закачался на месте, застонал, сидя с закрытыми глазами:
— Сволочи! Сволочи! Сволочи в мундирах. Как же я вас ненавижу! Что я, виноват в том, что стал полицаем? Ведь не по своей воле!
Мальчик знал, что теперь будет. Пока что он избежит наказания.
Отец будет сидеть так еще полчаса. Потом пойдет и купит водки. Выпьет литр. А то и больше.
Будет плакать и жаловаться на судьбу. На то, что во время войны помогал врагам. Не по доброй воле, нет. Его заставили.
Заставили сотрудничать. Убивать пленных. Убирать после этого коровник. Чистить до блеска. После этого у него патологическая страсть к чистоте. И страх перед людьми в мундирах. Особенно в военных мундирах.
Ночью устроит проверку уроков. И дневника. За каждую четверку будет бить линейкой по рукам. По пальцам.
Когда Боря вырос, то пошел служить. По-другому вопрос не стоял. Боря бросил в учебу в техникуме и пошел в армию. Когда служил, отец умер. Его тайна так и осталась нераскрытой.
От отца Боре передалось умение внушать людям страх. Впадать в ярость, когда ему противоречили. Добиваться своего во что бы то ни стало.
Так что, эти два дружинника совершили ошибку. Когда пришли сюда. Очень большую ошибку.
— Что здесь случилось? — спросил один. Повыше ростом и покрепче телосложением. — Зачем вы ругаетесь? Я бы вас попросил…
Серебров так и не узнал, чего он хотел попросить. Он вскочил и бросился на дружинников.
Когда я забежал в столовую, сразу нашел своих коллег. Своих приятелей.
Так что, вопрос их поисков отпал. Сам собою.
Вот только дела оказались плохи. Кажется, очень плохи.
Головин лежал в углу. Возле перевернутого столика. Видимых повреждений нет.
Но это ничего не значит. Может, ему сломали шею или позвоночник. Или пересчитали все ребра.