Божественный вестник слегка повел бровью:
— Ты мне тут не хвастайся, знаю я вас, героев греческих. Что ты, что Тесей, две сандалии пара. Короче, все олимпийцы, включая Зевса, на тебя поставили, так что смотри не подведи.
— А кто поставил на Критского Быка? — поинтересовался Софоклюс.
— А тебе-то зачем знать?
— Для истории.
— Ну, раз для истории… — Гермес ухмыльнулся. — На Критского Быка поставили Гера, Эврисфей и Посейдон.
— А Посейдон на фига? — изумился Геракл, всегда уважавший своего синебородого вечно бухого дядю.
— Сатир его знает, — пожал плечами Гермес. — Полагаю, он по своему обыкновению с пьяных глаз всё перепутал и вместо того, чтобы поставить на тебя, поставил на Критского Быка. Да не всё ли равно?
— Ладно, договорились, — согласился сын Зевса, забираясь в золотую колесницу, — вот только правила вспомню. Греческий бокс — это ведь не простое спортивное мордобитие, это целая эстетика расплющенных носов и вывихнутых челюстей.
— Вспоминай-вспоминай, — похвалил полезное начинание героя Гермес. — Иногда что-нибудь вспоминать очень даже полезно… Уезжай подальше от Тиринфа, и в каком-нибудь безлюдном месте Гефест быстренько телепортирует тебя на остров Крит.
— Слава Зевсу, хоть плыть не придется, — обрадовался Геракл.
— А у тебя что, морская болезнь? — удивился божественный вестник.
— У меня гидрофобия! — значительно сообщил сын Зевса. — Попрошу не путать. Меня не укачивает, просто я, когда везде мокро, не люблю.
— Бывает, — кивнул Гермес и, не прощаясь, стартовал на Олимп.
— Ну, хоть на этот раз не будет всяческих выдуманных чудовищ, — несколько воспрянул духом Софоклюс.
— Ага, тебе легко говорить, — проворчал Геракл. — А я вот эти Сатаровы правила никак вспомнить не могу. Да и вообще сильно сомневаюсь, что я их когда-нибудь знал.
— Какие еще правила? — недовольно осведомился историк.
— Такие! — огрызнулся могучий герой. — Правила греческого бокса.
— А… эстетика мордобоя, как ты только что выразился, — кивнул хронист. — И что здесь сложного? Не плюй сопернику в глаза, грязно не ругайся, ниже пояса не бей, вот и все дела.
— Не так всё просто, — стоял на своем снова погрустневший Геракл. — Если меня дисквалифицируют из-за какой-нибудь ошибки, победу признают за соперником.
— А вот это уже хреново, — согласился Софоклюс, и в мрачных раздумьях эллины покатили прочь от Тиринфа.
— Слушай, Гефест, а давай еще кое-кого на Крит телепортируем, — заговорщицки прошептал на ухо божественному кузнецу Гермес.
Гефест, возившийся с огромной телепортационной пушкой, с недоумением поглядел на олимпийского вестника.
— Ты хочешь сказать, без ведома Зевса?
— А что здесь такого? — вспылил Гермес. — Всего и делов-то — одного лишнего человечка на Крит перебросить. Я уверен, если что, Зевс будет доволен.
Гефест задумался.
— Ладно, давай! — наконец согласился он. — Как его хоть зовут, этого твоего человечка?
— Херакл, — невозмутимо ответил Гермес.
— Как?
— Хе-ра-кл!
— А… тот самый ненормальный…
— Да-да, тот самый.
— Зевсу это может сильно не понравиться.
— Ну, Гефестушка, пожа-а-а-алуйста.
— М… м… м… хорошо. Но если что не так пойдет, я всё свалю на тебя…
Итак, Олимпийские игры.
Проводились сии знаменательные состязания практически каждый год и имели для Древней Греции величайшее социально-политическое значение, ибо во время спортивного праздника во всей Аттике объявлялся всеобщий безоговорочный мир.
Циклопы вели себя довольно прилично, лестригоны никого не жрали, спартанцы временно сворачивали свои экспансионистские планы, одним словом, тишь да гладь да Зевса благодать. Даже такие беспредельщики, как морские пираты, и те в дни Олимпийских игр не смели бесчинствовать.
За несколько месяцев до празднества по всей Греции рассылались послы, приглашавшие на игры всех желающих.
Каковы же были сами состязания?
Ну, прежде всего, марафонский бег от нескольких голодных тигров, греческая борьба, кулачный бой, метание диска, бросание копья и конечно же бега на колесницах.
Победители на играх в награду получали оливковый венок и пользовались во всей Греции (особенно в спальнях знаменитых красоток) огромным почетом.
Ну что еще?
К слову сказать, древние греки вели летосчисление именно по Олимпийским играм, считая первыми состоявшиеся в… м… м… 776 году до нашей эры…
Как и было обещано, покинувших окрестности Тиринфа Геракла с Софоклюсом вместе с боевой колесницей боги быстренько перебросили на Крит. А Крит уже весь кипел в предвкушении праздника. И как только несчастный остров не потонул под тяжестью совершенно невероятной массы эллинов, осталось загадкой.
— Хей-хей-хей, пошли-пошли! — весело подбадривал Геракл вяло трусивших лошадей.
После нескольких телепортационных скачков лошадки несколько очумели и команд могучего героя слушались весьма неохотно.
Выложенная камнями дорога вела прямехонько к огромному амфитеатру под открытым небом, где очень скоро должны были начаться соревнования по бегу.
— Бег — это не моя стихия, — неспешно рассуждал сын Зевса, понукая слегка заторможенных лошадей. — Я практически никогда не участвую в этой спортивной забаве. Что может быть красивого в бегущем великом герое? Ну да, он грациозен, он величествен, но ведь он бежит! Не важно, куда и от кого. Но бежит! А разве может бесстрашный сын Зевса бежать, даже если на финише его поджидает достойный приз?
— Геракл, — недовольно проворчал Софоклюс, — ты меня уже достал своими разговорами. Твоя жизненная философия мне глубоко чужда. Очень редко мне удается найти в твоих речах хотя бы крупицу здравого смысла.
Но Геракл не обиделся.
Ничто не могло омрачить его настроения в этот великолепный день.
— А это еще кто? — удивился Софоклюс, увидев бегущего рядом с их колесницей тщедушного лысого сумасшедшего, которого преследовала огромная свора бродячих собак. — Где-то я его уже видел.
Сын Зевса тоже посмотрел на преследуемого псами грека.
— Ба! — воскликнул могучий герой. — Так ведь это же Херакл из психушки Асклепия!
— И этот сбежал, — сокрушенно покачал головой Софоклюс.
Даже не посмотрев в их сторону, Херакл резко прибавил скорости и, обогнав(!) золотую колесницу, скрылся в туче дорожной пыли. Воющая, лающая, визжащая собачья свора разношерстной волной устремилась за беглецом.
— Вот это и есть самый настоящий марафонский бег! — знающе сообщил сын Зевса, дивясь скорости улепетывающего сумасшедшего.
— А что, — спросил Софоклюс, — сирым и убогим тоже можно участвовать в Олимпийских играх?
— Всем можно!
— И мне, если я вдруг захочу?
— Историков редко допускают к состязаниям.
— Это еще почему?
— Физические данные, — просто ответил Геракл. — Вот ты, Софоклюс, когда-нибудь в своей жизни видел историка-культуриста?
— Нет, ни разу с таким жутким гибридом тупости и гениальности я, слава Зевсу, еще не встречался.
— Вот то-то и оно! Историки, как правило, довольно болезненные, нервно неуравновешенные, пьющие личности. Одним словом, богемная элита Греции, впрочем, как и философы…
Добравшись до бурлящего амфитеатра, наши герои заняли самые лучшие (почетные!) места, с которых сын Зевса, гневно ругаясь, согнал каких-то слегка подвыпивших седовласых царей. Охрана правителей хотела было повозмущаться и тут же полетела вверх тормашками на нижние ряды ликующих зрителей.
— Первый тур — состязание в беге! — пояснил Софоклюсу Геракл, жуя купленную у проворного иудея жареную кукурузу.
Внизу в начале беговой дорожки уже разминалось несколько длинноногих спортсменов. Чуть поодаль от них в прочных клетках бесновались огромные голодные тигры.