Он даже не обратил внимания, кто его позвал спуститься вниз: у адмирала Октябрьского начиналось важное совещание.
Лица людей, собравшихся в тесном каземате, при свете керосиновой лампы казались масками, и лысая голова Октябрьского выглядела манекенно. От приморцев тут были только он, генерал Петров, да члены Военного совета Кузнецов и Чухнов, остальные флотские — всего десять человек.
Октябрьский был то подчеркнуто спокоен, то резок и порывист в движениях, что говорило о внутренней борьбе, о волнении, которое с трудом приходилось сдерживать. Он надел очки, что делал только в случаях, когда собирался читать, затем снял их, отодвинул от себя лист бумаги и встал, заговорил быстро, ни на кого не глядя:
— Положение резко осложнилось. Противник увеличил нажим авиацией, танками. Учитывая сильное снижение нашей огневой мощи, надо считать, в таком положении мы продержимся максимум два-три дня. Исходя из данной конкретной обстановки, я направил телеграмму с просьбой разрешить сегодня ночью вывезти самолетами двести-триста человек ответственных работников и командиров на Кавказ…
Петров оглядел собравшихся по выражению лиц понял, что не только он, но и никто об этой телеграмме ничего не знал. Это его удивило: эвакуация — дело серьезное, экспромтом его не решишь. Но тут же одернул себя: не об эвакуации речь, о вывозе ответственных работников. Некоторых. Такие вопросы коллегиально не решаются…
— Только что получено разрешение на эвакуацию. Этой ночью группа ответственных работников, по особому списку, будет вывезена на Кавказ самолетами и подводными лодками Для руководства обороной, прикрытия эвакуации раненых и в последующем войск здесь остаются генералы Петров и Моргунов. Дня на три…
Тихо было в подземном каземате, порхало пламя лампы, из-за тяжелой двери доносились еле слышные, гукающие голоса. Петров подумал о том, что вот и опять на его долю выпадает организация эвакуации. Как в Одессе, тогда он нашел выход, теперь, он это твердо знал, выхода не найти.
Резко встал Чухнов, на лбу морщины дугой. Заговорил нервно!
— Считаю нецелесообразным оставление здесь Петрова и Моргунова… Соединений и частей в Севастополе по существу нет… Достаточно оставить одного командира дивизии со штабом…
Так же резко поднялся Кузнецов, почти слово в слово повторил сказанное Чухновым.
Пораньше бы!… Очень хотелось Петрову произнести эти слова, когда Октябрьский поглядел на него, предлагая высказаться. Но не дело военного гадать: если бы да кабы… Он заговорил о том, что всем было известно, о дивизиях, которых нет, об отсутствии боеприпасов, о том, что при наличных силах и средствах нет уверенности, что удастся удержать Севастополь еще в течение трех дней.
— Если это необходимо и командование так решило, я готов остаться и сделать все, чтобы выполнить боевую задачу, — сказал Петров и облегченно сел. Теперь, когда задача определилась, он успокоился. Осенью ушел вместе с армией, теперь вместе с армией погибнет, в возможность эвакуировать всех он не верил, будет большим успехом, если удастся вывезти раненых.
Следующим поднялся член Военного совета флота дивизионный комиссар Кулаков и тоже заговорил о нецелесообразности оставления здесь Петрова.
— Кого, вы считаете, можно оставить? — спросил Октябрьский.
Петров не сразу понял, к кому обращен вопрос. Но все смотрели на него, и он встал.
— Генерала Новикова, — сказал неуверенно. — Его сектор обороняет район Херсонесского полуострова, и остатки войск отходят туда же.
— Помогите ему организовать оборону, — помедлив, сказал Октябрьский. — Сами вы эвакуируетесь на подводной лодке. — Он еще помолчал и добавил жестко: — Это приказ!…
В сумрачных подземных галереях батареи было людно. Петров прошел сквозь расступившийся строй, не поднимая глаз, боялся увидеть знакомые лица тех, кто не вошел в только что прочитанные Октябрьским списки подлежащих эвакуации. Все так же, не поднимая глаз, Петров коротко изложил Крылову то, что говорилось на совещании. Когда все-таки взглянул на своего начальника штаба, то по глазам его понял, что тот не осмыслил неизбежности столь скорого исхода.