Нарцисс снова поглядел в окно, и на его лице прорезались морщины.
— Я боюсь за Рим…
Он вдруг резко развернулся и снова сел за стол.
— Вот почему я считаю важным сделать все, что я могу, чтобы защитить вас обоих.
— Нас? — с умешкой переспросил Макрон. — О нас не беспокойся. Мы способны за себя постоять. Мы выжили там, где погибли многие.
— Несомненно. Но убивает то, чего ты не видишь. Слушайте, Макрон, Катон, я знаю, что вы оба хорошо послужили Риму и невольно мне. Знаю, что вы понимаете, в чем состоит ваш долг. Есть еще немало хороших людей, таких как вы. А в ближайшее время в хороших людях будет большая нужда, больше, чем когда-либо. Поэтому важно, чтобы вы выжили, когда за мной придут, поскольку они займутся и теми, кто был связан со мной. Именно этим я руководствовался, отправляя вас в Британию. Но вы вернулись сюда, в это змеиное гнездо, и вы снова в опасности. Так что слушайте меня внимательно.
Нарцисс наклонился и заговорил тише, так, будто была опасность, что их подслушивают. «Нормальная привычка в том мире, в котором провел свою жизнь секретарь императора», — подумал Катон.
— Я убедил императора наградить вас обоих за вашу службу в Британии. Особенно за вашу роль в разгроме и пленении Каратака. Очень скоро император даст аудиенцию, на которой вы сделаете доклад о прошедшей военной кампании и о ситуации в провинции. Я бы посоветовал не рисовать слишком неприглядную картину. Скажите, что условия тяжелые, но легионы справляются. Что в исходе нет никаких сомнений, что-нибудь в этом роде. Подчеркните вашу роль в разгроме Каратака. После этого Клавдий огласит свои награды для вас и назначит вам достойное место на публичном праздновании нашей победы над врагом. Рим любит героев, и это обеспечит вам еще одну линию защиты против Палласа. Но вам еще кое-что надо будет сделать.
Катона охватило знакомое чувство обреченности, как всегда, когда секретарь императора собирался принудить его и Макрона участвовать в одной из своих интриг.
— Как только празднование закончится, то с вашей стороны будет самым умным отрицать какую-либо связь со мной.
— Запросто! — сказал Макрон, кивая.
Катон бросил хмурый взгляд в его сторону, а затем снова поглядел на Нарцисса.
— Зачем?
— Все очевидно. Вам надо спасать свои шкуры. Должно быть совершенно очевидно, что вы более не служите моим интересам. Что наши взаимоотношения враждебны и что вы будете рады, когда мне и моим интригам придет конец. Нужно, чтобы Паллас решил, что вы от меня отвернулись. Еще лучше, если он предложит вам свое покровительство. Соглашайтесь. Работайте с ним. Завоюйте его доверие, и вы получите больше возможностей для того, чтобы узнать его слабые места. Чтобы быть наготове и прикончить его, когда наступит время. Когда он выпадет из фавора. А это с ним случится, как случилось со мной. Надеюсь лишь, что это случится раньше, чем он принесет слишком много вреда Риму.
Закончив фразу, Нарцисс внимательно оглядел обоих.
— Но вы сможете это сделать лишь в том случае, если выживете. Вы поняли?
Катон кивнул, Макрон же тяжело вздохнул.
— Тебе надоело жить, центурион?
— Нет. Я вполне люблю жизнь. Надоела вся эта чушь с плащами и кинжалами. Никогда не любил.
— Именно поэтому тебе лучше всего скрывать свои чувства и доверять принятие решений префекту Катону. Ты отважный человек, наделенный прекрасными способностями к насилию. Но я бы посоветовал тебе осознать и принять пределы твоих возможностей.
Их разговор прервал звук горна, возвещавший о наступлении нового часа. Нарцисс выпрямился и заговорил более официальным тоном:
— Нам пора отправляться на утренний совет у императора. В первую очередь будет обсуждаться ситуация с восстанием в Испании, а затем у вас будет возможность сделать доклад о боевых действиях в Британии. Придерживайтесь того, что я уже сказал, и все пройдет хорошо. Надо идти, но для начала мне необходимо поговорить с Катоном. Наедине.
— Наедине? — сморщив лоб, переспросил Катон.
— Да.
— Я ничего не собираюсь скрывать от Макрона. В чем дело?
— Нечто личного характера. Что совершенно не касается Макрона. Поверь мне.
Катон тряхнул головой.
— Доверие не из тех ценностей, которыми мы готовы оперировать, когда дело касается тебя.
— Тем не менее я полагаю, что лучше всего будет, если я скажу это одному тебе.