Я с радостью согласился.
Перед отъездом в Таллин наплел дома, что на пять дней отлучаюсь с комсомольской агитбригадой, и был таков. Уехал с медицинской справкой для института об остром респираторном заболевании, полученной по большому блату, и успел купить несколько номеров «Советской культуры» со своей публикацией. С особым удовольствием перечитал заметку, полюбовался подписью «В. Зимянин» и безмятежно проспал всю ночь до самого Таллина.
То, что происходило в столице советской Эстонии с 11 по 14 мая, лучше всего описал Василий Аксенов в очерке «Простак в мире джаза, или Баллада о тридцати бегемотах», опубликованном в журнале «Юность» в августовском номере за 1967 год. Василий Павлович, царство ему небесное, был хват: он увлекался джазом и любил Прибалтику, особенно Эстонию, где происходило действие его популярной у нашей молодежи повести «Пора, мой друг, пора» («Простаком» лукавый Вася назвал себя, а тридцать бегемотов — это тридцать контрабасов для тридцати ансамблей — участников фестиваля. Неплохо придумано!)
Не удержусь и похвастаюсь, с кем мне удалось пообщаться и кого послушать в Таллине. Конечно, с Чарльзом Ллойдом и его музыкантами — пианистом Кейсом Джарреттом и ударником Джеком Де Джонеттом, с продюсером Ллойда, известным генеральным директором фирмы «Коламбиа» Джорджем Авакяном, в 1990 году награжденным орденом Ленина за вклад в укрепление советско-американских отношений. Видимо, кому-то вспомнилось, что Авакян в 1962 году привозил в СССР джазовый оркестр Бенни Гудмена. Познакомился также со знаменитым польским альтсаксофонистом Збигневом Намысловским, с известным швейцарским ударником Пьером Фавром, заодно представлявшим интересы фирмы ударных «Пайсте», с прекрасными скандинавскими музыкантами, о которых, к сожалению, прежде не имел ни малейшего понятия. Наконец, взял интервью у самого Уиллиса Коновера, благо захватил с собой портативный кассетный магнитофон. На нашей беседе присутствовали мой добрый приятель, переводчик многих книг о джазе, изданных у нас уже в восьмидесятые годы, Юрий Верменич и, как положено, представитель «месткома». Мне показалось, что он слушал нас с неподдельным интересом.
Вернувшись в Москву, с удивлением обнаружил, что о столь значительном музыкальном событии, как Таллинский джазовый фестиваль, никто не слышал. Только один мой приятель, случайно включивший днем телевизор, обнаружил прямую трансляцию концерта из Таллина квартета отменного пианиста Анатолия Кролла с тенор саксофонистом Александром Пищиковым, которого за виртуозную технику и увлечение атональной музыкой прозвали «советским Колтрейном».
Дружок мой припал к телевизору, однако концерт был неожиданно прерван во время вокальной импровизации контрабасиста Сергея Мартынова, решившего спеть в унисон со своим инструментом. У тогдашнего руководителя Гостелерадио Н. Н. Месяцева это вызвало раздражение, и он, не колеблясь, приказал отключить прямую трансляцию продолжавшегося в Таллине концерта.
Когда после «болезни» я появился в институте, один из моих одногруппников сунул мне свежий номер популярного издания «Неделя». Там на всю страницу были размещены фотографии Виктора Ахломова с кратким очерком А. Асаркана о Таллинском фестивале. На одном из этих фото я узнал себя. Судя по усмешкам моих приятелей-сокурсников, невзирая на отсутствие подписи, они пришли к такому же выводу.
Я пошел к Шаврову. Передал ему пластинку Ллойда с автографом и в ответ на его немой вопрос сказал, что у меня их две, умолчав об отсутствии подписи на второй.
Поблагодарил Ярослава Михайловича за возможность поездки в Таллин и спросил, следует ли мне появиться у Леднева.
— Ситуация складывается, к сожалению, не в нашу пользу. Скажу откровенно, дело даже не в твоем фотопортрете, хотя он неплох, — Шавров ухмыльнулся, — и даже не в «самоволке» на фестиваль. Валерию звонить пока воздержись. Думаю, он свое от главреда получил за то, что поставил под очерком «Таллин-67» вашу фамилию.
Видимо, Шаврову нелегко далось это объяснение. Он даже не заметил, что перешел со мной на «ты».
Когда я пришел домой, мать, ни слова не говоря, удалилась в свою комнату.
Отец раньше полуночи с работы не возвращался, уезжая в редакцию «Правды» около девяти утра. Так совпало, что после моего приезда из Таллина мы еще не виделись.
Я сидел на кухне и тупо разглядывал стакан кефира с куском ржаного хлеба на блюдце, столь же непременных в отцовском вечернем «меню», как две сосиски или отварная картошка с селедкой на завтрак.