— Никуда не спешишь?
Зай принимает тарелку, отрезает кусочек мяса, рассматривает его, поддев на вилку.
— Я бы вообще не вернулась туда. Просто шла бы по улицам, куда нибудь, куда угодно. Но там — моя девочка. Я не могу оставить её одну. А у тебя так хорошо…
Из подъезда орёт рыжий кот — в очередной раз вернулся, избрав мою квартиру местом дислокации. Я впускаю его, кот входит, на Зай смотрит с сомнением, распушив хвост — баб он не любит. Наверное потому, что Юлька неизменно вытуривала его на улицу, мотивируя тем, что кот наверняка блохаст.
— Он бьёт тебя?
Спрашиваю и думаю — если скажет да, я убью его прямо сегодня. Плевать, что меня потом даже до тюрьмы не довезут, Бикбаев за смерть сына покарает жестоко.
— Нет, — грустно улыбнулась Зай. — Ни разу не ударил.
— Тогда почему?
— Это очень долгая и скучная история.
Отодвинула тарелку, допила кофе. Я сидел на табурете, и когда она подошла ко мне, то смотрела сверху вниз. Футболка моя огромная, худые плечи торчат. Она постояла несколько секунд, затем коснулась ладонью моей колкой небритой щеки. Сконилась и прижалась своими губами к моим.
Я на мгновение замираю, потому что во мне сражается два диаметрально противоположных желания. Первое — оттолкнуть её. Потому что это будет правильно. Второе — схватить в охапку, уволочь на край света, наплевав на мораль, её богатую родню, свою совесть. И затрахать.
Я сдаюсь. Чуть нажимаю ладонью на её затылок — мне нужно целовать её как следует, без всей этой дурацкой ванили. Вынуждаю открыть рот, впуская внутрь моя язык. И растворяюсь, потому что целовать Зай — кайф почище героина. Круче любого наркотика.
Она отрывается от моих губ, хотя я не готов отпустить её так быстро. Глаза Зай затуманены той же страстью, что терзает меня. Она в каких-то сантиметрах от моего лица, и я чувствую её дыхание на влажных после поцелуя губах.
— Когда я умру, — спокойно говорит Зай, — когда умру… скучай по мне, хоть немножечко.
И легонько, пальцами закрыла мои веки. Уходила — шаги лёгкие совсем, едва слышные. Кот что-то деловито ей в след пробасил, наверное, самоутверждается — он-то остался. Мокрое платье тоже осталось, неопрятной кучкой на полу. Белые трусики и лифчик аккуратно висят через подлокотник кресла.
В тот момент, когда дверь закрылась за ней, я понял, что она купила меня с потрохами. Одной лишь прощальной фразой, даже не пообещав ничего взамен. Потому что жить в мире, в котором нет Зай, даже замужней за другим мужиком — бессмысленно.
Возможно, она играет мной. Но если нет? Если ей и правда грозит опасность? Действовать с наскока я не буду — сначала все нужно узнать. И идти к Таиру бесполезно. Иначе бы Зай сама к нему пошла, но она пришла ко мне, значит в этом был какой-то смысл.
Я вспомнил все, что знал о Динаре. До обидного мало — вся личная жизнь семьи мэра за непрошибаемой стеной. Людей он на остановке сбил, да. Это сложно назвать преднамеренной жестокостью, придурок был пьян. Шлюх любил подороже. Наркотой баловался по молодости, но кто из них, богатых и избалованных не баловался?
— Думай, — велел себе я.
А в голове Зай: острые плечи, выпирающие позвонки, глаза испуганные, с поволокой и шёпот её прощальный. И я прекрасно знал в тот момент, что жизнь положу, чтобы спасти ее из любого дерьма. Даже если мы не будем с ней вместе, и единственное, что нас будет связывать — одна ночь с пятилетним сроком давности.
Глава 7. Зай
Футболка Руслана пахла свежестью и порошком.
Всю обратную дорогу домой, по чужому городу, умытому дождем, по незнакомым ночным проспектам, я внюхивалась в нее, пытаясь различить мужской запах — тот самый, руслановский. От которого обмирала душа, когда я пять лет назад подходила к нему, не соблюдая дистанцию и нарушая все приличия.
Иногда мне казалось, что я его уловила — этот запах: крепкие сигареты, терпкие духи, немного виски, но он тут же улетучивался.
Мираж.
Иллюзия, как и вся моя красивая жизнь. В детстве я мечтала о семье, о доме. Как буду готовить мужу, печь эчпочмаки, варить суп с лапшой, играть с дочкой — как мама. Потом, став старше, расплывчатый образ мужа стал проявляться в виде Динара.
Он же в детстве такой хороший был: бабушкам помогал, не обижал малышню, кошек с деревьев спасал. А я стояла рядом, обмирая каждый раз, когда он все выше забирался. Динар сорвался как-то, улетел вниз, ударившись о толстую ветку яблони спиной и ещё полгода ходил в корсете, а я плакала, потому что кошка была моей и казалось тогда, что и виновата я. Динар кормил меня конфетами и утешал.