— Это… как давно у него?
— Это генетика, с самого рождения. Но повторюсь, нужно подтверждение диагноза, давайте мы запишем вашего супруга на анализы?
— Но у нас есть дочь, — растерянно отвечаю я, голос охрип, и телефон выскальзывает из ослабших пальцев, закатывается под сидение.
Я поднимаю взгляд на Руслана, мысли мечутся, я высчитываю недели — кажется, что Ясмин родилась в срок, у меня и мыслей не было иных, через сорок две недели после свадьбы… Я даже боюсь позволить себе думать дальше, потому что тогда…
— Блядство! — орет Руслан и бьет кулаком по рулю, резкий протяжный гудок прокатывается по салону, — блядство!
Я ещё не знаю, что он скажет дальше. Я просто чувствую, и это предчувствие беды затапливает меня с головой, оставляя без воздуха.
Поднимаю взгляд и вижу машину. Она небрежно припаркована у обочины, скорее, брошена наискосок и водители неистово сигналят, объезжая её. Мигают, горят тревогой аварийки, и сердце моё бешено бьётся в такт им. Потому что машину я узнала.
Мы резко затормозили, сзади завизжала тормозами машина сопровождения. Выскочили вместе с Русланом, синхронно распахнув двери. Руслан бежит быстро, я не поспеваю, ноги мои подкашиваются. Он бросается к Саше, который вываливается, буквально выпадает из салона на пыльный асфальт.
А я… Сердце моё замирает и ноги словно к земле прирастают. Но я делаю шаг вперёд наперекор всему. Заглядываю в салон и вижу пустое детское кресло, на полу — любимая игрушка Ясмин, розовый заяц. Глотаю крик, давлюсь им и только потом на Сашу смотрю. В уголке его рта пузырится кровь, но он жив.
— Прости, — с трудом говорит он. — Прости, брат, я не справился.
Глава 13. Руслан
За свою жизнь в каких только замесах я не оказывался.
И убить пытались, и ранили — много чего было. И почти всегда рядом Сашка был, прикрывал мне спину. А теперь — мои руки в его крови, а сам он на заднем сидении лежит, и когда периодами хрипы становятся тише, черная пелена застилает мне глаза.
Я помню, когда были совсем мелкими, а денег у родителей катастрофически не хватало даже на еду, мы с ним воровать бегали. По мелочи, то из соседского сада дядя Паши тащили яблоки, а он караулил нас с ружьём, заряженным солью. Попадет такой заряд в задницу, ещё неделю на мягкое место не сесть. А потом начали со стройки таскать материалы — на них всегда покупатель находился у Сашки. Зачастили однажды на такую стройку, ночь, темно, хоть глаза выколи, только над сторожевой фонарь одинокий пятачок вокруг вагончика освещает. Сторож беспробудный пьяница, храпит, только стенки вибрируют. Мы полную тележку набрали, я вперёд за ручки пру, а Сашка сверху придерживает кусок шифера от старых избушек, что снесли перед строительством. Под ногами кирпичи битые, ступаем почти наощупь. Забора нет, нам бы до дороги допереть, дальше — проще. Тележка подпрыгивает, колесо то вязнет, то скрипит жалобно, я толкаю со всех сил, которых нет. Не жрамши весь день, пока по улицам болтался, да и дома пустой холодильник.
От дороги нас узкая канава отделят, через нее мосток, две доски нескрепленные, шаткие.
— Давай, Рус, за мной, — Сашка первым идёт, ногой в драных шанхайках нащупывает доску под собой. — Не гони, не гони, говорю!
Я тележку толкаю, глядя на его затылок, — единственное светлое пятно. Почти до середины доходим, остался-то последний рывок, но колесо попадает в щель меж двух деревяшек.
Дёргаю, матерясь, сил не хватает, чтобы вытащить, и тут одна доска подозрительно трещит. Звук резкий, на всю округу разлетается. Сашка ругается полушепотом, дёргает на себя, я заступаю вперёд, и вдруг доска подо мной разваливается окончательно. Я лечу в воду — долгое мгновение, а сверху на меня — груженая под завязку тележка. Глубина не большая, по пояс, но меня накрывает, и в черной темноте, под водой, я открываю рот, пытаясь закричать, но только выпускаю весь воздух. Следующий вдох — на уровне рефлексов, и грязная вода, обжигая болью, заполняет мои лёгкие. Барахтаюсь руками, пытаясь скинут с себя балки, кирпичи, саму тележку, но сил не хватает.
Паника захлёстывает, я барахтаюсь, прижатый ко дну, и не сразу понимаю, что бью уже по Сашке. Его руки хватают меня за плечи, тащат наверх, выкидывают на берег. Я откашливаюсь мучительно, дышу жадно. Меня трусит, Сашку тоже, но он хлопает меня по плечу, когда я говорю:
— Спас меня… Ты спас. Спасибо, брат, — и я понимаю, что ради него пойду на все, и плевать, что громкое заявление для подростка, ребёнка почти. Я всегда знал цену своим словам.
Потом на этой же тачке меня вёз… А теперь сжимаю руль своего автомобиля, точно от этого зависит Сашки жизнь. Скорую не ждём — куда там, пока доедут, поздно будет. Мчимся по трассе, подрезаю машины, параллельно отдаю команды по телефону. Ещё верю, что сможем перехватить Ясмин, наши есть и в аэропорту.