— Думаю, и Марк Келлендер был другим, — мягко сказала Корделия.
— Возможно. Во всяком случае, жестокость он проявил к самому себе. — Она испытующе посмотрела на Корделию. — Вне всякого сомнения, вы скажете, что я завидую молодым. Это часто бывает с людьми моего поколения.
— И напрасно. Я всегда удивляюсь, чему тут завидовать. Ведь молодость не награда, каждому из нас отпущена одинаковая доля молодости. Некоторые появляются на свет в более легкие времена, некоторые богаче и привилегированнее других, но при чем тут молодость? И потом, быть молодым — иногда это просто ужасно. Разве вы не помните, как это ужасно?
— Да, помню. Но я помню и кое-что другое.
Теперь Корделия думала, что разговор получился странным, но избежать его было нельзя, и почему-то не чувствовала себя обиженной. Мисс Маркленд подняла голову.
— Однажды к нему приезжала девушка. Во всяком случае, я думаю, это была его девушка, иначе зачем ей было приезжать? Это было дня через три после того, как он приступил к работе.
— Какой она была с виду?
— Красивой. Блондинка, с лицом ангела с картины Боттичелли — нежное, овальное, глупенькое личико. Иностранка, кажется, француженка. И богатая.
— Как вы сумели это распознать, мисс Маркленд? — заинтригованно спросила Корделия.
— Потому что она говорила с иностранным акцентом; потому что приехала на белом «рено» — кажется, своем собственном; потому что ее одежда — необычная и неподходящая для сельской местности — была явно недешева; потому что она подошла к парадной двери и объявила, что хочет его видеть, с непосредственной заносчивостью, по которой легко распознать богатого человека.
— Он с ней увиделся?
— Он как раз работал во фруктовом саду — косил траву. Я отвела ее к нему. Он поздоровался с ней спокойно, без капли смущения, и усадил рядом с коттеджем, где она и ждала, пока он закончит работать. Он был вполне доволен ее появлением, но не восторгался и не удивлялся. Он не представил ее. Я оставила их вдвоем и вернулась в дом до того, как он мог надумать это сделать. Больше я ее не видела. — Прежде чем Корделия успела вымолвить слово, она неожиданно произнесла: — Вы тоже подумываете, не пожить ли здесь какое-то время, ведь так?
— А они не станут возражать? Я не хотела спрашивать — вдруг они откажут.
— Они не узнают, а если бы и узнали, им все равно.
— А вы не возражаете?
— Нет. Я не буду вас тревожить. И не возражаю.
Они говорили шепотом, как в церкви. Немного погодя мисс Маркленд встала и направилась к двери. Взявшись за ручку, она обернулась.
— Вы согласились на эту работу, разумеется, из-за денег. Почему бы и нет? Но на вашем месте я не пошла бы дальше этого. Проникать в самую душу другого человеческого существа неразумно. А если существо к тому же мертво, то не только неразумно — еще и опасно.
Мисс Маркленд исчезла за калиткой. Корделия была рада ее уходу: ей не терпелось заняться изучением коттеджа. Здесь все произошло, здесь и начнется для нее настоящая работа.
Что там говорил Шеф? «Приступая к осмотру здания, ведите себя так, будто вы пришли в деревенскую церковь. Сначала произведите обход. Посмотрите, как все выглядит снаружи и изнутри, заключения делайте потом. Спросите себя, что вы увидели, а не что ожидали или надеялись увидеть. Значение имеет только увиденное». Наверное, он любил деревенские церкви, и это, безусловно, говорит в его пользу. Это наверняка была подлинная цитата из Дэлглиша. Сам Берни реагировал на любые церкви, городские и деревенские, с наполовину суеверной настороженностью. Корделия решила последовать мудрому совету.
Первым делом она направилась к спрятавшемуся в разросшейся изгороди деревянному туалету, повернула задвижку и заглянула внутрь. Там было очень чисто, как после ремонта. Она потянула цепочку, и из трубы, к ее облегчению, с шумом вырвалась струя воды. На двери висел моток туалетной бумаги, рядом в целлофановом мешке лежали ровные листочки бумаги. Молодой человек определенно отличался аккуратностью. В притулившемся к туалету ветхом сарае стояли мужской велосипед, старый, но в приличном состоянии, большая канистра белой эмульсионной краски с плотно пригнанной крышкой, чистая кисть в банке из-под варенья, корыто, вытряхнутые мешки и набор садового инвентаря. Все сияло чистотой и было либо аккуратно прислонено к стенам, либо развешано на гвоздики.