— Меня не было там, когда он это сделал.
— Когда кто сделал что?
Изабелль отступила к кровати, как будто неподвижная фигура, издающая теперь сдавленный хрип, могла прийти ей на помощь. Внезапно женщина перевернулась на бок и громко всхрапнула, как животное, которому причинили боль. Обе девушки уставились на нее, боясь быть замеченными.
— Когда кто сделал что? — повторила Корделия.
— Когда Марк покончил с собой, меня там не было.
Женщина на кровати тихо застонала. Корделия понизила голос:
— Но ведь вы побывали там за несколько дней до этого? Вы зашли в дом и спросили, как его найти. Вас видела мисс Маркленд. Потом вы сидели в саду и ждали, пока он закончит работать.
Девушка почувствовала облегчение, словно вопрос оказался неожиданно безобидным, — или Корделии это только почудилось?
— Я просто заехала повидаться с Марком. В колледже мне дали его адрес. Я поехала его навестить.
— Зачем?
Резкость вопроса озадачила ее, но ответ прозвучал просто:
— Мне хотелось побыть с ним. Он был моим другом.
— И любовником? — Такая обезоруживающая прямота быстрее вела к цели, чем вопрос, спали ли они вместе и тому подобные глупые эвфемизмы, которые могли оказаться непонятными для Изабелль, — в ее прекрасных глазах читался испуг, но в них нельзя было прочесть, насколько верно она понимает свою собеседницу.
— Нет, Марк никогда не был моим любовником. Он работал в саду, и мне пришлось его ждать. Он поставил для меня стул на солнце и дал книгу, чтобы я потерпела, пока он освободится.
— Что за книгу?
— Не помню. Что-то очень скучное. Мне было очень скучно, пока Марк не освободился. Потом мы попили чаю из смешных чашек с синей полоской, погуляли и сели ужинать. Марк приготовил салат.
— Что было потом?
— Я уехала домой.
Она обрела спокойствие. Корделия заторопилась, услышав шаги и голоса на лестнице.
— А до того? Когда вы с ним виделись до этого чаепития?
— За несколько дней до того, как Марк ушел из колледжа. Мы поехали на моей машине на пикник к морю. Но сначала остановились в городке — кажется, он назывался Сент-Эдмундс, и Марк зашел к доктору.
— Зачем? Он был болен?
— О нет, какая болезнь! Он оставался там слишком недолго, чтобы успеть пройти — как вы это называете? — осмотр. Он пробыл в доме всего несколько минут. Это был очень бедный дом. Я ждала его в машине, но, как вы понимаете, не у самого дома.
— Он объяснил, для чего туда заходил?
— Нет, но я не думаю, что он добился, чего хотел. Потом он сидел грустный, но у моря опять повеселел.
Она тоже повеселела и смотрела на Корделию со своей очаровательной, ничего не значащей улыбкой. Ее пугает коттедж, подумала Корделия. Она с готовностью болтает о живом Марке, но мысль о его смерти она не может перенести. И все же это не признак личной скорби. Он был ее другом, он был мил, он нравился ей. Но теперь она прекрасно обходится без него.
В дверь постучали. Корделия посторонилась, и в комнате очутился Хьюго. Увидев Изабелль, он приподнял брови и сказал, не обращая внимания на Корделию:
— Это твои гости, голубушка. Может быть, спустишься к ним?
— Корделия захотела поговорить со мной о Марке.
— Не сомневаюсь. Надеюсь, ты сказала ей, что провела с ним день в поездке к морю и еще один вечер в «Саммертриз», после чего не виделась с ним.
— Сказала, причем практически дословно, — подтвердила Корделия. — Думаю, ее вполне можно отпустить на все четыре стороны.
— Зачем столько сарказма, Корделия? — мирно проговорил он. — Это вам не к лицу. Сарказм идет некоторым женщинам, но не таким красивым, как вы.
Они спускались бок о бок по лестнице навстречу шуму толпящихся гостей. Комплимент разозлил Корделию. Она сказала:
— Полагаю, женщина на кровати — это компаньонка Изабелль? Она часто бывает пьяной?
— Мадемуазель де Конже? До такой степени — нечасто, но вынужден признать, что совершенно трезвой ее редко удается видеть.
— Так не надо ли что-нибудь предпринять?
— Что же я могу предпринять? Передать ее в лапы инквизиции XX века — психиатру, подобному моему родителю? Разве она это заслужила? Кроме того, в те редкие моменты, когда она бывает трезвой, она слишком строга. Ее пристрастия и мои интересы совпадают.
— Возможно, с точки зрения целесообразности ваше поведение безупречно, — сурово сказала Корделия, — но я нахожу его безответственным и бездушным.
Он остановился на ступеньке и повернулся к ней с обезоруживающей улыбкой.