К ней приблизился Нос. Он уселся рядом с ней на скамье, почти касаясь ее коленом, обтянутым грубым твидом. Нос вызывал у нее антипатию, хотя, кроме него, у Берни не было друзей. Берни объяснял ей, что Нос работает информатором и что им довольны. У Носа были и другие источники дохода. Время от времени его приятели присваивали знаменитое полотно или бесценные украшения. Получив от них исчерпывающие инструкции, он намекал полицейским, где искать краденое. Нос делился с ворами заработанным вознаграждением, кроме того, не оставался внакладе и детектив — ведь он делал, в конце концов, всю работу. Берни разъяснял, что страховые компании отделываются при этом легким испугом, собственники получают назад свое достояние целым и невредимым, воры могут не опасаться полиции, а Нос и детектив довольно хлопают себя по карману. Такова система. Несмотря на шок, Корделия не стала громко возмущаться. У нее были основания подозревать, что Берни в свое время, подобно Носу, тоже занимался вынюхиванием, правда, не столь умело и не достиг таких блестящих финансовых результатов.
У Носа слезились глаза, рука, державшая рюмку с виски, дрожала.
— Бедный старина Берни, я видел, к чему все идет. Он уже целый год терял в весе, и лицо стало таким серым — мой отец называл это «раковым цветом лица».
Выходит, Нос заметил то, на что не обращала внимания она. Берни всегда казался ей серым и болезненным. Горячее колено прижалось к ее ноге еще теснее.
— Бедолага, ему никогда не улыбалось счастье. Его вышвырнули из Департамента уголовного розыска. Он говорил вам об этом? Все этот старший инспектор Дэлглиш — тогда он был просто инспектором. Господи, ну и негодяй! С таким шутки плохи, можете поверить мне на слово.
— Да, Берни мне рассказывал, — солгала Корделия и добавила: — Он не особенно расстраивался по этому поводу.
— А что толку расстраиваться? Будь что будет — вот мой девиз. Наверное, вы станете теперь подыскивать другую работенку?
Он определенно ждал от нее утвердительного ответа, будто ее уход позволит ему распоряжаться в агентстве, как ему заблагорассудится.
— Пока нет, — сказала Корделия. — Пока не стану.
Она приняла сразу два решения: во‑первых, она будет продолжать дело Берни до тех пор, пока не иссякнут деньги, чтобы вносить арендную плату за контору; во‑вторых, никогда больше ее ноги не будет в «Золотом фазане».
Решение не бросать дело продержалось еще четыре дня — до тех пор, пока она не раскопала арендную книжку и контракт, из которого следовало: Берни не был владельцем домика на Кремон-роуд, а ее проживание в нем стало противозаконным и, уж во всяком случае, ограниченным во времени; решение пережило беседу в банке, из которой стало ясно, что денег на счету Берни хватит лишь, чтобы оплатить его похороны, и в гараже, где ей поведали, что «остину-мини» вот-вот предстоит капитальный ремонт; решение не было поколеблено даже уборкой в доме на Кремон-роуд.
Банки с ирландским рагу и консервированной фасолью — неужели он не ел ничего, кроме этого? — сложенные аккуратной пирамидкой, как в продуктовой лавке; здоровенные баки с мастикой для чистки пола и металлических ручек, наполовину порожние, наполовину высохшие; ящик, забитый салфетками, используемыми вместо тряпок, задубевшими от пыли и полироля; полная доверху корзина с грязным бельем; толстые шерстяные трико, свалявшиеся и побуревшие от стирки, — как он мог допустить, чтобы после него остались такие вещи?..
Она ежедневно посещала контору, где убиралась и возилась с бумагами не покладая рук. Ни звонков, ни клиентов не было, но у нее все равно хватало дел. Требовалось также ее присутствие на следствии, хотя на нее удручающе действовали все эти скучные формальности, результатом которых могло быть лишь одно мрачное заключение. Еще она побывала у адвоката Берни. Он оказался бездушным стариком, чья контора размещалась очень далеко, у станции «Майл-Энд». Весть о смерти своего клиента он воспринял с мрачной покорностью, будто это было личным оскорблением. Покопавшись немного, он нашел завещание Берни, которое прочел с выражением подозрительности на лице, будто не сам он совсем недавно составил этот документ. У Корделии сложилось впечатление, что он считает ее любовницей Берни, — иначе с какой стати тот стал бы передавать ей свое дело? — однако, будучи человеком светским, не станет обращать свою догадку против нее. Он не принял участия в организации похорон, а лишь снабдил Корделию адресом похоронного бюро, по всей видимости, отчислявшего ему комиссионные. После недельного общения с удручающе-торжественными людьми Корделия с облегчением распознала в служащем похоронного бюро человека жизнерадостного и компетентного. Выяснив, что Корделия не намерена проливать слез и устраивать театральных представлений над телом усопшего, он с видимым удовольствием перешел к обсуждению сравнительной дешевизны и прочих достоинств кремации по сравнению с погребением, проявив при этом неожиданную искренность: