Удар по кондитерской был намечен на девять тридцать. Мы подумали, что после того, как мы отобьём Бига и Джо-Джо, «Алые» соберутся у себя в клубе, чтобы обсудить свой ход действий при таком повороте событий. Мы по прежнему опыту знали, что, когда надо, они очень быстро соображают, и рассчитали, что к десяти они будут все на месте, поэтому самое верное время ударить по клубу на Гейт-сайд будет десять тридцать. Вот таков был намечен час «Ч» для второго удара.
А с «Масками» так: мы спланировали бросить на них отдельный отряд тоже в десять тридцать, решив, что они немедленно узнают о нашей войне с «Алыми» и тоже соберутся в своём клубе для обсуждения, а мы тут и прихлопнем их всех в их гадюшнике, вместе с очкариком Генри во главе. Это и будет конец всей войне.
В этот момент мы не знали, что «Маски» тоже затеяли дело.
Вот они-то и устроили весь этот хаос.
Патрульный Фрэнсискус из 101-го ехал сопровождающим в патрульной машине, когда он и водитель Дженкинс услышали звук взрыва. Снегопад усиливался, и они остановились у обочины несколько минут назад, чтобы надеть цепи на шины. Сейчас Дженкинс инстинктивно нажал на тормоз, услышав взрыв, и, несмотря на цепи, машину резко занесло задом влево, он чертыхнулся, резко вывернул руль и сказал Фрэнсискусу:
— Что там за дьявол?
— Не знаю, — ответил Фрэнсискус. Он слушал беспрестанное кваканье рации и чуть не задремал. Он посмотрел на часы, было только девять тридцать; его дежурство кончалось в одиннадцать сорок пять. Ещё два часа и пятнадцать минут, а тут, наверное, лопнула газовая магистраль или что-то вроде, — теперь, значит, придётся вылезать из машины в такой собачий холод и стоять, регулируя движение и разгоняя толпу.
— Вроде как из-за угла послышалось, — сказал Дженкинс.
— Ага, — ответил Фрэнсискус.
— Знаешь, на что похоже?
— Ага, газовая труба накрылась.
— Нет. Звук такой же, когда я был ещё в третьем участке, там бойлер взорвался в подвале столовой на углу, вся передняя стена дома вывалилась. Вот такой же звук.
— А по-моему, газовая магистраль, — возразил Фрэнсискус, пожав плечами.
— Ну, поглядим, — сказал Дженкинс, и включил сирену. Когда они затормозили у обочины, кондитерская была дымящимися развалинами. Фрэнсискус вздохнул: тут дело будет похуже, чем взорвавшийся газ, Дженкинс уже докладывал по рации, сказав отозвавшемуся диспетчеру, что это 1066. Когда его попросили уточнить, он сказал, что произошёл взрыв в кондитерской на Гэтсби, 1155. Причина ещё неизвестна. Когда Фрэнсискус вылез из машины, он увидел, как в дверях появился, оступаясь, чёрный мужчина с повязкой на правом глазу. Одежда на нём дымилась, на белой рубашке краснели пятна от ран. На щеках и челюстях клочьями висело мясо. Спотыкаясь, он добрёл до обочины, поднял левую руку, наверное, чтобы стереть кровь со зрячего глаза, и внезапно, как подкошенный, свалился на месте. Фрэнсискус прошептал:
— Господи... — и, заорав Дженкинсу, чтобы тот вызвал скорую, побежал в магазин.
Пол был засыпан книжками, журналами, разбитым стеклом и посудой, искорёженной до неузнаваемости. Стальные ножки табурета у бара согнуло взрывом, и они стали похожими на огромные почерневшие поганки; пострадавшие после бури. Зеркало за прилавком разбилось, осколки лежали на вспучившейся столешнице прилавка и на полу за прилавком, залитые мороженым и сиропами. Почти обнажённая девочка-подросток стояла, привалившись в дальнем конце комнаты, где изуродованная дверь висела на одном шарнире. Почти всю одежду с неё сорвало взрывом, и она стояла с залитыми кровью грудью и руками, в лоскутках вместо трусиков, в одной туфле на левой ноге, привалившись спиной и уставясь невидящими глазами на Фрэнсискуса, вошедшего в этот хаос.