— Эй! Ты чего?! Он даже не заходил! Просто заглянул, и всё. Тебе что, жалко?!
— Просто… заглянул?! Ну, да это всё меняет! — саркастически фыркаю я, в то время как остальные жильцы реагируют на ситуацию далеко не так остро. Димка, вон, вообще зубы сушит, обращаясь к кому-то за моей спиной:
— Спорим, что до поножовщины не дойдёт? Ставлю пятихатку!
Я резко оборачиваюсь, готовая поставить зарвавшегося мальчишку на место. Но взгляд застывает на собственном отражении в мутном от времени зеркале, что висит здесь, кажется, не один век. М-да… Сейчас я мало похожу на ту женщину, которой хочу себя видеть. Красиво уложенные к съёмке волосы поникли от жары и запредельной влажности: начёс уныло накренился на один бок, чёлка налипла на лоб, а лицо и вовсе перекосило от ярости. Ужасно! Делаю глубокий вдох. Спокойствие, Нелли, только спокойствие! Ты же приличная интеллигентная женщина, а не потенциальный герой очередного выпуска Дежурной части… Соберись! Где твои манеры? Ты же светский хроникёр, чтоб тебя!
— Дим, перестань. Тут не до веселья, — пока я по крупицам возвращаю себе контроль, за меня вступается библиотекарша. А мне от этого, знаете ли, не легче. Даже её самообладание бесит!
— Нет, я не пойму, меня одну волнует то, что кто-то приводит в наш дом каких-то мужиков с улицы? Ну? — завожусь я. — Чего вы молчите?
— А что изменится, если мы станем волосы на себе рвать? – разводит руками Армен. — Ну, было и было.
Его южный мягкий говор журчит, как ручей, но тоже ни черта не успокаивает.
— И всё?! Пусть она дальше кого попало приводит?!
— И буду водить! Буду! Понятно?! Я хочу нормальной жизни. В нормальной квартире!
Я тоже! Проблема в том, что мы с Дашкой по-разному её себе представляем. Для меня жизнь в старинном особняке в самом сердце города означает принадлежность к высшему обществу. Престиж, будь он проклят! Понты, которые в моей жизни имеют большое значение. Я не могу от этого отказаться ради отдельной кухни три на три с половиной. И даже ради отдельной ванной не могу, хотя и очень страдаю, не имея возможности после долгого рабочего дня расслабиться в горячей воде. Отрываюсь в заграничных командировках. Хотя подчас так в них устаю, что и на это меня не хватает.
— Послушай, я же просила… Просто дай мне время, и я выкуплю твою комнату.
— И когда же это случится? — Дашка вновь воинственно подпирает бока, очень быстро забыв о том, как провинилась.
— Я не могу сказать точно. Через несколько лет.
— Исключено!
— Ну, тогда и ищи покупателя на свою долю! А ко мне водить никого не смей. Я не уступлю ни метра. Ясно?
Подстегиваемая яростью, я срываюсь с места, обхожу Василия Александровича по дуге и достаю ту самую шкатулку с ключами из дешманского шкафа, который купила взамен прекрасного дубового буфета, стоявшего здесь прежде. Вообще тот буфет спасся чудом. Его давно хотели выбросить, и не сделали этого лишь потому, что не могли сдвинуть махину с места. А мои грузчики как-то справились. Пустовало освободившееся место недолго. Я, как и обещала, на следующий же день установила новенький шкаф. Жильцы обрадовались функциональному ДСП-шному чуду. А я обрадовалась доставшемуся мне за бесценок антиквариату, который после реставрации поднялся в цене настолько, что стал довольно-таки неплохим вложением. А ещё буфет отлично вписался в мой до мелочей продуманный и воспроизведённый по архивным фотографиям интерьер.
— Всё! С меня хватит. Я забираю ключ.
— Истеричка! — комментирует моё решение Дашка, в целях безопасности отступая подальше.
— Называй меня как угодно. Главное, не забывай, что трое сособственников из семи не собираются избавляться от недвижимости в этом доме.
— Ты мне жизнь рушишь! — кричит Дашка.
— Тро-о-о-е-е, — напеваю я.
— Дед с бабкой скоро один чёрт помрут!
— А вот не надо нас хоронить! — возмущается Василий Александрович.
— Кого хоронить? Неужто Юлия Дмитриевна из двадцать второй преставилась? — из кухни, расположенной в конце коридора, выглядывает Серафима Аркадьевна. Корюшку она умудряется жарить в платье с белым кружевным воротничком, в серьгах с янтарём и причёской, которая, хоть её и не укладывали стилисты, сейчас выглядит определённо лучше моей.
— Чур тебя! Сегодня видел её на Мойке. Была наша милая Юлия Дмитриевна живей всех живых. Это нас с тобой, Симочка, Дашка хоронит…
— Ай, да ну вас всех! — психует та и прячется у себя, оглушительно хлопнув дверью. Свет мигает. В коридоре гаснет единственная рабочая лампочка. В наступившей тишине слышится, как шуршит, осыпаясь на пол, штукатурка. И тихий вздох Симочки: