– Выходит, ваш семейный бюджет не отличался большим размахом? – Это был последний, уточняющий вопрос перед нанесением первого удара.
– Да, иной раз приходилось экономить. Жена, вы знаете, не работает. Я один тянул воз...
– Объясните тогда, как вам удалось выделить деньги на похороны Нины Ивановны Щетинниковой, вашей соседки?
Удар прямо попал в цель. Он растерялся и опрометчиво ляпнул первое, что пришло на ум:
– Похороны обошлись недорого...
Это была ошибка.
– У нас есть справка, что они стоили вам сто тридцать семь рублей пятьдесят копеек.
Он допустил еще одну ошибку:
– Кажется, я снял деньги с книжки.
– Пусть вам это не кажется. В лицевом счете значится, что за последний год вы только вкладывали деньги и не сняли со счета ни одной копейки. – Я не обольщался насчет результатов допроса, но продолжал двигать свою лошадку. – В каких отношениях вы состояли с Щетинниковой?
– Ни в каких! – выпалил он чересчур поспешно.
– Она ваша родственница?
– Нет.
– И вы ничем ей не были обязаны?
– Абсолютно!
У меня возникло четкое ощущение, что мы подошли к чему-то важному, к чему-то, что имело непосредственное отношение к убийству, но, к сожалению, дальше ощущений дело не пошло.
– Я не был ей обязан абсолютно ничем, – повторил Красильников.
– Тогда тем более непонятно, по какой причине вы при столь скудном семейном бюджете пошли на такую трату.
– Она была одинока...
– Но заботы о похоронах в таких случаях берет на себя государство... И еще. Зачем вы выкрутили лампу в прихожей? Только не говорите, что у вас от света болели глаза, – я не поверю.
Красильников сник, словно он был надувной куклой, из которой выпустили воздух, даже лицо покрылось складками, – раньше я их не замечал.
– Вам плохо? – спросил я.
– Да, нездоровится, гражданин следователь, – невнятно проговорил он. – Позвольте вернуться в камеру?
Я нажал на кнопку, вмонтированную в крышку стола. В дверях тотчас появился дежурный.
– Заключенному плохо. Вызовите, пожалуйста, врача.
Красильников поднял голову.
– Подождите, – попросил он. – Не надо врача. Кажется, мне лучше.
Я отослал дежурного, но момент был упущен: Красильников действительно пришел в себя.
– Что вам сказать, гражданин следователь? С лампой я что-то не припоминаю, а насчет похорон вы правы – подозрительно, но войдите в мое положение. У меня в квартире дочь-первоклассница, да и старушку жалко. Разве за это можно осуждать? Жили мы по соседству, дверь в дверь, кому же позаботиться, если не мне.
– Вы, я слышал, даже путевку в санаторий ей доставали?
– Не было этого, – коротко ответил он.
Мой конь был изгнан из крепости, не причинив противнику заметного ущерба. Но я не сдавался. Второй удар был нанесен без подготовки.
– У вас, Красильников, была знакомая по имени Таня. Расскажите, пожалуйста, о ней поподробней.
– Вы что-то путаете, – не очень уверенно возразил он. – Не знаю я никаких Тань.
Это была уже не ошибка. Это был почти подарок. О Тане говорила его мать, говорила Ямпольская, существование Тани не вызывало никаких сомнений.
– Не знаете? – переспросил я.
– Не знаю, – гораздо тверже, чем в первый раз, сказал он.
– Значит, знакомство с этой девушкой вы категорически отрицаете?
– У меня такой знакомой нет.
Чтобы не спугнуть удачу, я прекратил расспросы. Была на это и более серьезная причина: мы слишком мало знали о подружке Красильникова... На очереди оставалось еще одно противоречие, на мой взгляд, самое серьезное. Я снова пошел на приступ:
– Вы можете описать, как провели утро девятнадцатого января?
– Более или менее. – Он ожидал подвоха и потому отвечал осторожно, хотя и старался сохранить вид человека, которому нечего скрывать. – Что именно вас интересует?
– Меня интересует все: когда встали, когда вышли из дома...
– Встал в восемь. Умылся, привел себя в порядок и в половине девятого пошел на работу.
– Не опоздали?
– Вроде нет.
– А вот ваши сослуживцы говорят, что вы опоздали больше чем на час. Неувязка получается, Красильников.
– Я расписался в журнале явки на работу. Проверьте.
– Уже проверили, – сообщил я. – Но Щебенкин... Вы его знаете?
– Знаю.
– Так вот он продолжает утверждать, что видел, как вы подъехали к ателье в половине одиннадцатого. То же самое говорят и другие ваши сослуживцы. Кому же верить: записи в журнале или живым свидетелям?
– В девять меня видел на работе заведующий ателье Харагезов. Не верите мне – спросите у него.