Интересно, что Познер никогда не намекал Дону, что его целомудрие — это что-то неправильное. Дэвид не чурался темы секса и довольно откровенно о многом рассказывал, но никогда Дон не чувствовал за его словами вопроса: «А ты? Ну когда уже ты?» А вот Дейкин то и дело прямым текстом его об этом спрашивал, и, может быть, Дональд не желал сдаваться своим страстям ещё и из-за банального юношеского упрямства. Это выглядело бы как подтверждение того, что Дейкин был прав, а тот и так из-за раздувшегося эго едва в двери проходил… «Смотри-ка, снова моя гордыня, — усмехается теперь своим воспоминаниям Дон. — А ведь таким смиренным себя считал!» Он качает головой. И вот как всё выясняется. Неисповедимы пути Господни.
***
Он пакует вещи в дорожную сумку, помогает Ханне на кухне — дети тоже помогают, и это разряжает обстановку, слава Богу — отвечает на звонки с поздравлениями… и отчаянно устаёт вымучивать смех и бодрое согласие в ответ тем, кто после пожеланий здоровья и богатства добавляет: «А семейное счастье у тебя и так есть». В разговоре с родителями он вспоминает самые дурацкие происшествия дома под Рождество и впервые смеётся от души, беседуя с кем-то кроме своих детей — или Поза.
Снег так и не выпал, снеговик отменяется, но добавить украшений на ёлку дети всегда рады. Лиззи совсем оправилась от своего вывиха, так что в доме стоят беготня и визг, как положено. Дону радостно — и грустно — и тревожно отчего-то. Не дают покоя предчувствия.
Они идут в церковь на главную праздничную службу, к огромному счастью детей, которым иначе давно пришлось бы уже спать. Зажигают свечи, поют гимны. Дон невольно чувствует прилив знакомой с детства радости: «Тихая ночь, дивная ночь! Глас с небес возвестил: Радуйтесь, ныне родился Христос… Свыше нас Свет посетил!» Ханна ищет в полумраке его руку, робко сжимает её и заглядывает ему в глаза… с вопросом, с тревогой, с каким-то неясным страхом. Он делает над собой усилие и улыбается ей. Он не считает, что она виновата в чём-то. Он по-прежнему считает, что если кто и виноват — то он сам. Робкая ответная улыбка Ханны больно колет его в сердце. Он отводит глаза, смотрит на детей. Ханна тоже переводит на них взгляд и задумчиво, чуть заметно кивает. Дети радуются искренне и чисто. У них сияют глаза. Они идут до дома вприпрыжку, но после тёплого питья и лёгкого ужина их всё же клонит в сон. Им будут сниться ангелы, летающие олени и волшебные подарки. Чего бы Дон не отдал, чтобы вернуться на денёк в такое детское состояние… Впрочем, много чего не отдал бы. Своих чудесных детей. Свою мечту. Любовь, пережитую в прошлом. Дружбу с Дэвидом Познером.
Комментарий к ЧАСТЬ 4
*«Волшебные мётлы» по «Гарри Поттеру» наверняка стали продавать только после выхода фильма. Но тут она как-то так вписалась удачно, жалко уже заменять.
**Quod erat demonstrandum (лат.) — Что и требовалось доказать.
***Boxing Day — 26 декабря.
========== ЧАСТЬ 5 ==========
Следующим утром, сразу после распаковки подарков с радостными детьми, Дон отправляется на вокзал. Они с Познером договорились забронировать номера в одной гостинице, но никто не заикнулся о том, чтобы взять один номер. Он заселяется в свой и, взяв всё необходимое для работы, отправляется было на мероприятие, которое должен освещать, но задерживается у входа, взглянув на часы: кажется, Познер говорил, что подъедет примерно в это время.
Завидев Дэвида, приближающегося к гостинице в толпе прохожих, Дон усмехается своей наивности. Подумать только, он действительно думал, что они просто пообщаются — поговорят, погуляют по городу — и разъедутся по домам, и всё будет как прежде. «Сердце пропустило удар… тьфу, какая банальщина, а ещё писатель… но ведь и правда похожее ощущение. Как он красив, Боже правый… как невероятно красив». Поз в тёмном прямом пальто и закутан огромным шарфом чуть ли не до макушки. Резкие порывы ветра треплют его волосы, и кончик его носа покраснел. Дональд стряхивает оцепенение и машет ему рукой. Встретившись с ним глазами, Познер прыскает и показывает пальцем на его, ну скажем так, не самую модную шапку. Дон смеётся в ответ и пожимает плечами. Зато тепло. Они неловко, боком, обнимаются, каждый одной рукой, чтобы не зацепиться сумками. Дон с трудом сдерживает порыв обнять его крепче, а после растереть ладонями замёрзшие щёки и уши, поцеловать его в нос. Почему-то хочется, вопреки здравому смыслу. Дон отступает на шаг и просто любуется.
— Ну, привет, — говорит Познер.
— Привет. Как доехал?
— Почти без проблем. Смотри, даже вовремя… Ты слышал, что в Ирландии творится*?
— Слыхал. Святой Стефан разбушевался не на шутку.
— Как бы и нас не накрыло… Ты на каком этаже?
— На третьем.
— А я на седьмом. Всегда стараюсь забронировать повыше: у них тут очень приятный вид из окна.
— Что ж, надо будет зайти и проверить.
В ответ на это Познер на мгновение отводит взгляд.
— У тебя сейчас работа?
— Да, надо быть на мероприятии. Боюсь, это на несколько часов.
— Ничего. У меня тут тоже кое-какие дела есть.
Дон выуживает из сумки визитку с номером сотового телефона.
— Или дождись меня тут, или, если хочешь, позвони. Договоримся, где встретиться. Я немного с городом знаком, но ты, говоришь, часто тут бывал?
— Доводилось, — соглашается Познер с немного странным выражением. — Я позвоню.
***
Познер звонит с гостиничного телефона, и они встречаются за ужином. Дэвид заказывает пиво, и Дон ловит себя на чувстве облегчения — и тут же внутренне кривится. Он, оказывается, боялся, что тот захочет вина, и всё будет выглядеть совсем как свидание… «А разве это не свидание, дубина?» — укоряет он себя. А вот поди ж ты. Не хочется, чтобы со стороны это было заметно. Что за фарисейство, Дональд.
Поз по обыкновению жалуется на нерадивых учеников, но при этом цитирует такие уморительные перлы из итоговых эссе за триместр, что Дон вытирает слёзы смеха. Дэвид пытается напустить на себя строгий вид, но уголки его губ заметно подрагивают. Он упоминает, что его вымотала подготовка к праздничным мероприятиям, и Дон не может не спросить:
— А ты сам-то поёшь на этих концертах?
— Иногда, — признаётся тот. — В этот раз пел. С учителями исполняли небольшое попурри из рождественских песнопений, а капелла. Получилось вполне мило. У Агнес красивое сопрано, да и в целом мы звучали слаженно.
— Рождественских? Ай-ай-ай, Поз. Совсем позабыл свои корни?
Дэвид качает головой:
— Я тебе как-нибудь расскажу о том, что мы делали однажды в память жертв Второй Мировой. Я пел одну старую еврейскую колыбельную… Не буду хвастать, скажу только, многие девочки плакали.
— Не сомневаюсь, ты всегда был хорош в трагических образах… Я скучаю по твоему пению.
— Наверняка сильнее скучаешь по фортепиано, — улыбается тот.
— И это тоже, да…
***
— Официантка флиртует с тобой, — замечает Поз, уже за чаем, — но не со мной, — и улыбается своей полуулыбочкой.
— Да, в самом деле… — припоминает Дональд. — Что-то странное у неё с логикой: обручальное кольцо-то на мне.
— Да нет, Дон, всё нормально у неё с логикой как раз, — вздыхает Дэвид. — Про меня и так довольно быстро всё понимают, даже дома. А тут люди гораздо чаще сталкиваются с открытыми геями, так что и понимают быстрее. Да и я тут особо не прячусь.
Дональд внимательнее смотрит на Дэвида. Покрой его элегантной чёрной рубашки заметно сложнее, чем у той, в которой он был в прошлый раз. И ещё — это сейчас не видно — но на нём обтягивающие тёмные джинсы и яркий ремень с крупной пряжкой. Он выглядит действительно потрясно и, пожалуй, держится чуть раскованнее, чем тогда, на их встрече, даже и в баре.
— А я-то сразу не понял, почему ты так потрясающе выглядишь, — честно признаётся в своей глупости Дон. — Тебе идет быть собой, всегда шло. Я помню.
— Не смотри на меня так, а то она и с тобой флиртовать перестанет, — смеётся Познер, пряча за смехом смущённо-довольную улыбку. Он немного краснеет и бросает взгляд из-под ресниц, и Дон смеётся в ответ:
— Ну и Бог с ней, Поз. Я к тебе сюда приехал.