— А ну убери руки от детей и замолчи сейчас же. Не смей им зубы заговаривать и трогать их не смей, извращенец проклятый. С вещами на выход, живо.
— Извращенец? Что это значит? — не понимает Элизабет. Она, конечно, слышала это слово, но применить его к отцу никак не может.
— Ах, этого он вам не сказал? Неужто стыд проснулся?
— Ты перегибаешь палку, Ханна, и пугаешь детей. Я не опасен для них, и ты прекрасно это знаешь.
— Ты — грех и мерзость, Дональд, ты для всех нас опасен! Уходи немедленно. Я жду.
— Я ухожу.
***
Дон едва не уходит пешком, оставив обе машины. Но практичность берет верх. С машиной будет удобнее, и две сразу Ханне вряд ли нужны. Он берёт себе маленькую. Перекладывает вещи жены в другую. Не может вспомнить, есть ли в той машине его вещи. Да и Бог с ними. Пора убираться отсюда.
Однако он быстро понимает, что внимательно следить за дорогой пока не в состоянии. Отъехав подальше, он паркуется на обочине и опускает голову на сложенные на руле руки. Закрывает глаза. Старается дышать равномерно и делать долгие выдохи — где-то он читал, что так нужно, не помнит где. Сердце колотится как сумасшедшее, Дона бросает в жар. Он не знает, как ещё успокоиться, и почти на автомате начинает повторять «Отче наш», даже не вдумываясь в слова, просто чтобы заглушить шум противоречивых мыслей в голове. В памяти всплывает утешение-наставление от Иоанна: «Если мы говорим, что безгрешны, то обманываем себя, и нет в нас истины. Если мы исповедуемся в грехах наших, то Бог, неизменно и со справедливостью, прощает нам грехи и очищает нас от всей неправедности».* Дональд верит — всегда верил — что это так, но сейчас его куда сильнее гложет мысль о том, простят ли ему когда-нибудь этот грех его родные.
Он вздыхает и вдруг понимает, что толком не знает, куда ему ехать теперь. Первая мысль, конечно же, о Дейкине, но… пятница, вечер — застать его дома совсем мало шансов. Теоретически можно было бы рвануть сразу к Познеру. Но в Шеффилд сейчас он, честно говоря, просто не доедет. Всё-таки стоит попробовать сунуться к Стю, а не в гостиницу: очень уж не хватает дружеского лица рядом. Да и потом, Дейкин вряд ли простит, что в такой ситуации Дон не позвонил ему первым делом. То есть простит, конечно, но дуться будет. Дон звонит ему на сотовый.
— Стю, привет, можешь говорить?
— Не то чтобы не могу, а что случилось?
— Мне тут… негде переночевать. Но если ты занят, я лучше в гостиницу…
— Стой, погоди, никаких гостиниц. Сейчас я выйду, а то шумно… Что у тебя стряслось?
— Я… поссорился с Ханной. Она меня выставила.
— Она что, вообще уже?
— Нет, это… Она права. Я признался ей кое-в-чём. В измене.
— Дон, ну ты и дурак, наверняка же случайно накосячил, зачем сразу признаваться-то?
— Нет, не случайно, Стю. Так я… могу подъехать?
— Подъезжай конечно, о чём речь. Я не дома правда, сейчас такси возьму.
— Стю, я могу…
— Не выдумывай, после того как ты со мной носился, я тебя в такой ситуации не брошу. Жди у подъезда, если что.
Дон не считает, что он со Стю как-то особенно носился тогда, когда они вместе снимали квартиру. Хотя, конечно, случалось ему помочь — причём поначалу даже против воли Дейкина. Особенно показательным был случай, когда тот чуть было не вляпался в серьёзные проблемы с законом, обрадовавшись своему первому Очень Выгодному Контракту — с крупной строительной корпорацией. Кое-как Дону удалось убедить его, что новичкам только-что-из-универа (да, из Оксфорда тоже!) такие предложения никто не делает просто так. Стю-то готов был поверить, что так впечатлил их на собеседовании, но Скриппс всё же уговорил его не подписывать документы сразу. А потом Дону пришлось попотеть, чтобы раскопать убедительные факты об их махинациях, ведь связей у него пока что не было. Но он их всё-таки раскопал. Чутьё его не подводило уже тогда: Стю пришлось бы выгораживать их противозаконные делишки — или доложить на них и столкнуться с преследованиями корпоративной мафии, а на заре карьеры ни то, ни другое не было бы кстати. Дейкин тогда так ужаснулся, что благодарен до сих пор. А Дон считает, что это и самому ему пошло на пользу: хоть ему и не дали опубликовать тот материал полностью и под своим именем, но скандал всё равно вышел громкий и прибавил ему известности в узких кругах. Да и опыт он приобрёл.
Выбравшись из такси, Дейкин оглядывает нервного встрёпанного Дона и авторитетно заявляет:
— Так, тебе надо напиться.
— Ну, если ты настаиваешь… — криво усмехается тот. Стюарт открывает дверь подъезда, подхватывает одну из огромных сумок и на ходу поясняет свою мысль:
— Во-первых, я уже пьяный, а нам надо быть на одной волне. А во-вторых… ну, вообще.
— Да уж, вообще — это да… Только я не хочу куда-то идти и толкаться среди людей, если честно. У тебя же дома что-нибудь есть?
— Есть, конечно, сейчас накапаем…
«Чего-нибудь» у Стюарта дома всегда был большой выбор. Дон падает на новый кожаный диван и принимает из рук Дейкина стакан со льдом и виски. Стю занимается порцией для себя.
— Ну, выкладывай. С кем это ты умудрился? У вас на работе вроде бы дамы умные, им нафиг не надо романы с женатым крутить, да ещё с детьми. Случайная знакомая какая-то? Это на тебя не похоже…
— А с неслучайными, значит, похоже? — Дон качает головой, делает большой глоток, морщится и отпивает ещё. — Скажу я, скажу, ты только сядь. Всё равно не угадаешь.
Стю садится в кресло напротив.
— Ну, говори.
— Это Познер.
— Че-го?
— Того. Как видишь, ум иногда не спасает.
— Да-а… Ну ты даёшь, Скриппс. С чего это вдруг?
— Да не вдруг…
— Нет, погоди. Ты. Переспал. С Познером. Вот сейчас?..
— Я не просто переспал, Стю. Мы встречаемся. Примерно с Рождества.
— Ну ни хера себе. И я не знал! А почему «не вдруг»?
— Да я… ну, просто не думал, что я ему нравлюсь, раньше. А он, разумеется, думал, что я натурал.
Стюарт аж морщится.
— Скриппс, да ё же моё, ну до того типично…
— Да знаю я!
— И вы что, после встречи той?..
— Не то чтобы… но в общем — да. Тебе все подробности?
— Ты ещё спрашиваешь!
***
Пересказывая историю Стюарту, Дон старается быть беспристрастным, он вроде бы это умеет. Старается не обвинять ни в чём жену, да и себя не выгораживать. Если подумать, с самого начала он только и делал, что поддавался своим слабостям: пошёл в гости к Позу, хотя должен был идти к родителям; писал ему и звонил, хотя должен был удержаться от этого; сам назначил встречу, хотя… понятно, что. И ему начинает казаться, что если бы… если бы только он вёл себя по-другому, если был бы сильнее, если бы не поддавался — то сейчас ничего настолько страшного в жизни его детей не происходило бы. Ведь он же знал, насколько сильно любил Дэвида когда-то. Он должен был понимать, что нельзя ему так рисковать. Должен был предвидеть, что этим всё может кончиться, должен был думать о детях…
— Ни хрена ты не мог предвидеть, не выдумывай, — перебивает его Стю. — Ну как ты мог угадать, что у вас опять «заискрит»? Тем более, ты не знал, что он по тебе тоже сох. Ты не видел его почти десять лет! Он мог поглупеть, растолстеть, завести роман, да и ты мог ему разонравиться, в конце концов. Лично я с бывшими пассиями пересекался неоднократно, и поверь уж моему опыту: то, что когда-то тебя к нему тянуло, само по себе — не гарантия того, что, оставшись наедине, вы потрахаетесь.
Дейкин не любит вспоминать о своей встрече с Ирвином, случившейся через несколько лет после выпуска, но, судя по тому, как он чуть заметно морщится при этих словах, именно о ней он сейчас и вспоминает.
— Вот за что тебя люблю, так это за прямоту, — усмехается Дон.
— Естественно, это же лучшее моё качество. Короче, перестань себя грызть. Ничего ты предотвратить не мог. Вообще говоря, не забывай, что ты не единственный участник событий. Держу пари, Поз так же о каждом своём шаге думает, что, мол, не надо было делать то и это. Только что уж теперь… Что случилось, то случилось, хотя, конечно, в дерьме ты по уши. Она при детях хоть не орала?
Дональд вспоминает испуг в глазах детей, залпом допивает виски и угрюмо молчит. Дейкин всё понимает без слов.