— Да, да, да!
— Это же замечательно! — Дональд собирается обнять его по-настоящему, но приходится его остановить: в дверном проёме уже торчат одна над другой две детские физиономии. Дэвид смотрит заворожённо: это две пары совершенно одинаковых внимательных светло-карих глаз, как две капли воды похожих на отцовские, два прямых широких носа, два улыбчивых рта. Русые волосы девочки заплетены в косы, плотно прилегающие к голове, а мальчишка с его светлой шевелюрой кажется и вовсе полной копией школьника Дона Скриппса. Поняв, что их заметили, ребята выходят из-за двери и встают рядом.
— Здравствуйте, дядя Дэвид, — бойко говорит девочка, а мальчик глядит исподлобья и выжидательно молчит.
Рука Дональда всё ещё на его талии, большой палец незаметно ободряюще поглаживает его спину, и это одновременно придаёт Дэвиду уверенности — и немного пугает. Это совершенно сюрреалистическое ощущение: знакомиться с детьми любимого мужчины в качестве… того, кто ты есть. Ещё одно переживание, которое, как он думал, ему никогда не светило. Дэвид улыбается немного растерянно.
— Здравствуйте, Лиззи и Генри.
Брови мальчика взлетают к волосам:
— Вы знаете, как нас зовут?..
Лизз толкает его локтем и шепчет: «Не тупи, ему же папа рассказывал!» — и Генри смущается:
— Ой, точно, — и совершенно по-скриппсовски чешет затылок. — Извините, это я того… не подумал, — он неуверенно протягивает для пожатия руку: — Приятно, э… познакомиться.
— Очень приятно, — подтверждает Дэвид, пожимая руки ему и протянувшей после него Лизз.
— Действительно воспитанные, — вполголоса говорит он Скриппсу.
— Погоди, это они ещё не освоились, — усмехается тот.
***
Осваиваются они быстро. Слишком быстро, по мнению Дональда. Пока Дэвид моет руки и помогает накрывать на стол к чаю, он чуть подробнее рассказывает о своём финальном собеседовании и об условиях договора. В это время дети помалкивают и переглядываются друг с другом, когда не понимают, о чём речь. Но когда они садятся за стол, Лиззи сразу же начинает расспросы:
— А о чём это вы говорили?
— Это я на работу устроился.
— А вы раньше совсем не работали?
— Работал, конечно же, только в Шеффилде.
— А вы кто по профессии?
— Я учитель.
— Учитель? — изумляется Лизз.
— Учитель? — вторит ей заинтересованный Генри. — А что вы учите?
— Не что, а чему, — встревает Лиззи. — И вы не похожи на учителя.
Познер смеётся и выуживает из нагрудного кармана очки:
— А так?
— Так получше, — великодушно соглашается она.
— Я преподаю историю.
— L’histoire est ennuyeux! * — громко шепчет Лиззи брату.
Дональд ухмыляется, предвкушая веселье.
— Triste d’entendre cela, jeune fille, parce que l’histoire est la science au sujet de l’avenir, ** — с безупречным произношением отвечает ей Познер. Лиззи краснеет, а Генри даже рот забывает закрыть от изумления:
— Вы и французский знаете?
— Мы с вашим папой получили очень хорошее образование.
— Так вы же наверное и дядю Стю тогда знаете? — внезапно складывает в уме факты Лизз. — Ну, они же тоже вместе учились, — поясняет она не сразу сообразившему Генри.
— «Дядя Стю»? — переспрашивает Дэвид у Дональда, и выражение его лица — очень сложная смесь умиления и ехидства. — Да, я знаю дядю Стю.
— Это здорово! Значит, теперь вы и с ним будете чаще встречаться, у нас на праздниках!
Повисает неловкое молчание, Дональд судорожно соображает, как ей объяснить, Дэвид кусает губы, а Лиззи хмурится, глядя на них по очереди, и поясняет:
— Ну, он к нам ведь всегда приходит, на Рождество, и нас с днём рождения поздравляет… Ой, вы что, с ним поссорились?
— Если… — начинает Дональд, и ему приходится откашляться, чтобы продолжить, — если мама мне разрешит приходить к вам на праздники, это будет уже большая удача. Ты же помнишь, что она сердится на меня. А Дэвиду она не разрешит.
— А я её попрошу…
— Я не знаю, не рассердит ли это её ещё больше.
— Ммм… ну да, я забыла, что… ой, надо это, как его… сменить тему, да?
— Очень вкусное печенье, — совершенно серьёзно замечает Генри.
Поз качает головой и усмехается:
— Нет, вы всё-таки потрясающе воспитанные дети. Помогите нам убрать со стола?
***
После чая они садятся играть в скраббл — точнее, устраиваются на полу, кто сидя, кто лежа. Познер немножко поддаётся, Лиззи вертится, прыгает и восклицает, а Генри по обыкновению тихой сапой её обыгрывает, успевая поразить Дэвида своим словарным запасом. Беседой по-прежнему заправляет Лиззи, и Дону немного жалко Познера (несколько раз за вечер он краснеет, как рак), но в то же время очень интересно наблюдать за их взаимодействием. Видно, что Дэвид привык иметь дело с детьми постарше, но его отношение к ним Дону очень и очень импонирует: даже покраснев, Поз отвечает неизменно спокойно, искренне и по существу, и что немаловажно — без лишних подробностей. «Necessariam et sufficientem», *** сказала бы… хм, могла бы сказать Ханна, если бы речь шла не о Познере.
— Дядя Дэвид, а вы правда еврей? Моззи, у нас в классе, тоже еврей, и мальчишки говорят, что у него какой-то не такой пенис. А я не верю, что это зависит от национальности: например, лопоухие уши же не зависят, почему пенис должен зависеть?
— Да, Лиззи, я правда еврей, — отвечает тот, изо всех сил стараясь не рассмеяться, и, к восхищению ужаснувшегося было Дональда, этого простого ответа оказывается достаточно. Но не надолго.
— А вы прямо здесь живёте? А где вы спите? — продолжает Лиззи свой допрос. Генри молчит, но видно, как он внимательно слушает.
— В спальне, конечно же, — пожимает плечами Дэвид.
— Но там же одна кровать.
— А мы её поделили. Подушки-то две.
— Но ведь это получается как мама с папой спали. А так нельзя.
— А почему нельзя? — вмешивается Дон.
— Ну как… Ну это просто… не по-христиански? Мама говорит, что это грех.
— Так я же еврей, ты забыла? — Дэвид уже хватается за соломинки.
— Что-то я не думаю, что у евреев сильно грехи отличаются.
Познер даже теряется от такой проницательности.
— Ты в кого такая умная?
— В маму, — нахально заявляет Лиззи (Дональд прекрасно знает, что она считает их с Ханной одинаково умными) и со смехом добавляет: — а красивая в папу.
Скриппс хохочет, ему нравится здоровая ирония, развивающаяся у дочери в вопросах красоты. Познер фыркает:
— Ты ему льстишь. И вообще, хватит уже вязаться к нашей личной жизни.
— Мм, ну ладно. Я же просто разобраться хочу.
— Это хорошо — хотеть разобраться, — вздыхает он. — Просто я смущаюсь от этого.
— Извините, пожалуйста, — неожиданно серьёзно и искренне говорит ему Лизз. — Мне все говорят, у меня язык без костей.
— Извинения приняты, — половинкой рта улыбается Дэвид, и во взгляде его сквозит уважение.
Дональду в этот момент очень хочется снять шляпу перед ними обоими. Он никогда ещё не видел, чтобы взрослый человек так достойно и честно признавался Лиззи в том, что она смущает его. Как не видел и того, чтобы Лизз за свою болтливость сама, без напоминаний, извинялась. Правда, шляпы на нём нет, и приходится ограничиться восхищёнными взглядами. Неожиданно Генри осторожно тянет его за рукав. Дональд наклоняется к нему и слышит тихий вопрос:
— Папа, значит ты правда любишь дядю Дэвида?
Ошеломлённый Дон кивает и так же тихо отвечает:
— Да. Да, люблю.
Генри кивает в ответ и больше ни о чём не спрашивает.
Когда Дон уже собирается везти детей домой, к Ханне, он допускает всё же одну роковую оплошность. Дэвид поправляет подвернувшийся воротник его пиджака, и Дон машинально отзывается на это:
— Спасибо, Поз.
— «Поз»? — моментально подхватывает Лиззи. — Что значит «поз»?
— Ну, это… — Дон теряется, и Познер делает страшные глаза ему в зеркале. Какого чёрта, после всех сегодняшних разговоров он будет пытаться скрыть это? — Ну, вы, может быть, слышали, что у Дэвида фамилия — Познер? Ну, а «Поз» — это его школьное прозвище. Я привык его так звать.
— Поз, ха-ха, прикольное имя! — смеётся Лиззи.
— Да, прикольное! А можно вас звать «дядя Поз»? — тут же спрашивает Генри.