— И где ты сейчас живёшь? — Скриппс толкает локтем Познера, который всё ещё машет вслед расходящимся по одному и по двое в разные стороны парням.
— А пошли покажу. Тут… недалеко. В принципе.
«Врёт, наверное», — думает Скриппс, но он не против. Погулять по ночному Шеффилду с Познером кажется великолепной идеей, он и не догадывался, насколько ему не хватало этого все эти годы. Пока они идут по довольно знакомому с детства району, они то и дело указывают друг другу на памятные места, подворотни, чудом сохранившиеся деревья, сыгравшие в прошлом в их жизни какую-то важную роль. Проходя мимо церкви, хотя и не скриппсовой, а другой, Познер толкает его плечом и затягивает гимн про чудный крест*, зарабатывая дружеский подзатыльник.
Потом он спрашивает о детях, и Дон очень рад рассказать о них поподробнее. Похвастаться школьными и спортивными успехами Лиззи, вдумчивыми и глубокими рассуждениями Генри «о жизни, Вселенной и вообще»… Познер смотрит мечтательно и признаётся, что немного завидует их учителям. А Дональд вдруг припоминает кое-что.
— Тотти про тебя что-то знает? — спрашивает он, высоко поднимая брови.
— Ох, Скриппс. Она слишком много знает вообще обо всех, — они оба смеются. — Я немного успел поработать в Катлере, в начале карьеры. Ты ж знаешь, Ирвин тогда отказался… идти по её стопам. Ну, она ещё долго там проработала. Крепкая тётка. Так вот, она мне как-то посоветовала с небритыми много не целоваться.
— Что-о?
— Да, прикинь! — до ушей улыбается Познер. — «Раздражение от щетины, — говорит, — ни с чем не перепутаешь». «Поаккуратнее давай, — говорит, — ты учитель всё-таки».
— Ну и стерва.
— Да ладно, она же любя. Я подумал сначала, что ей Ирвин тогда разболтал. Но с таким зорким глазом, я думаю, она сама знала задолго до Ирвина. Она мне очень помогала, кстати. Я такой зелёный был и неопытный, она много со мной возилась…
Они идут, молча посмеиваясь, какое-то время.
— Меня тогда всё ещё мучило, было ли что-то у Ирвина… с Дейкином, — вспоминает вдруг Познер. — Хотя для меня это перестало быть актуальным, оно всё равно как-то мучило. Цепляло. Не давало полностью отпустить. Знаешь, кто меня успокоил?
— Тотти?
— Да, снова она. И в каких выражениях! «Я тебя умоляю, этот задрот боялся его, как огня!»
Они снова хохочут.
— Надеюсь, про тебя она так не болтала.
— Похоже, что нет. Судя по всему. Да я перешёл в другую гимназию потом. А она теперь уж вышла на покой. Я захожу к ней иногда. Вот она и знает… некоторые подробности.
Коттедж Познера обнаруживается уже в пригороде, очень маленький и, похоже, довольно старый. Поз открывает дверь, и у его ног тут же начинает виться маленькая серая кошка. Тот наклоняется и гладит её, слегка промахиваясь, смеётся и отправляется на кухню её кормить, жестом приглашая Дона пройти в небольшую гостиную. Дона и самого немного качает — хотя по ночной прохладе казалось, что он ну совсем уже трезвый — но он с интересом оглядывает комнату: однотонные шторы, видавший виды диван, полки с книгами, коллекцию винила и CD. Письменный стол в уголке с аккуратными стопками методических материалов. Познер заглядывает в дверной проём.
— Пива хочешь? Что-то после прогулки так пить охота, — признаётся он.
— А давай, — соглашается Дон. Большая часть виски всё равно наверняка уже выветрилась, не так ли? А пить действительно хочется. Поз протягивает ему прохладную жестянку, а сам открывает вторую.
— Ну вот, такая у меня берлога. Спальня ещё наверху.
— Ты живёшь один.
— Боже, Дон, — Дэвид закатывает глаза, заходит в комнату и присаживается на край стола. — Этот пригород меньше деревни, и школа рядом. Ну конечно я живу один! Тут глазастых старушек и кроме Тотти достаточно.
— Но у тебя… кто-то есть? — Дон, конечно же, помнит, что Дэвид проигнорировал этот вопрос, когда в пабе его попытался допрашивать Дейкин. Но ему любопытно, и он надеется, что наедине Познер, может быть, и расскажет.
— Ну, я не сделался снова «еврейским монахом», если ты об этом… — пожимает плечами тот. — Но лучше не будем о грустном.
— Ну ладно, давай не будем, — вздыхает Дональд и продолжает разглядывать книжные полки, среди новых корешков замечая с детства знакомые. — Чёрт, а я ведь скучал по тебе.
— Мог бы и позвонить.
— Ну, ты тоже.
— Ну, я…
— Погоди, это что — те самые ноты? Я же в библиотеке такие брал!
— Ага, ты заметил! — Дэвид очень доволен. — Я как увидел их среди подержанных книг — купил, не удержался.
Дон принимается листать, напевая мелодии, Познер скоро подхватывает, и они, смеясь, изображают что-то вроде пантомимы: Дон, присев на диван, бьёт по воображаемым клавишам, и оба горланят «Sing as we go», пока не валятся на пол от хохота. Похоже, последние порции виски догнали их с Дэвидом только сейчас.
— Ох. Голова кружится, — всё ещё досмеиваясь, признаётся Дон. — Я прилягу, если не возражаешь.
— Валяй, — машет рукой Познер.
Дональд укладывается на диван и подгибает ноги, чтобы Познеру было где сесть. Тот, пошатываясь, добирается до дивана и садится, наваливаясь локтем и боком на его колени. Как когда-то давно, ещё в Оксфоде, когда они без конца друг к другу прислонялись и друг на друга вешались. Тепло его тела такое родное, что Дону не хочется уходить. Он будто бы снова чувствует себя совсем юным, и Дэвид, несмотря на намечающиеся тонкие морщинки в уголках глаз, сам выглядит немногим старше восемнадцати, особенно когда улыбается вот так, глядя на Скриппса смеющимися и слегка осоловелыми глазами… Дон слышит свой голос, не очень внятно произносящий:
— Боже, Поз, эта улыбка! Сколько лет она мне снилась, ты бы знал…
— Что?
Пьяное удивление Познера такое забавное, что Скриппс снова хохочет, его колени трясутся и Познер, не удержавшись, падает между ними ему на живот. Это смешит Дона ещё сильнее, и Дэвид тоже смеётся, слегка поворачивается и упирается руками в диван по сторонам от его тела.
— Чего там тебе снилось, Скриппси? Я не совсем понял.
Он снова сдвигается чуть-чуть, и Скриппс вдруг понимает, что чёртов Дэвид Познер лежит сейчас у него между ног, прямо поверх его члена. Его бросает в жар. Смех умолкает. Дон облизывает пересохшие губы и видит, что Дэвид сразу переводит взгляд на них.
— Мне снился ты, — говорит Дональд, и следующая волна жара накрывает его с головой. Он хватает Дэвида за рубашку на плечах, резко притягивает к себе и так же резко целует.
Тогда, в юности, Скриппс старался не думать, как это бывает. Он даже при тесной близости не давал себе распаляться, старался держать в голове чисто дружеские аспекты их отношений с Позом. Старался не возбуждаться, отвлекался как мог, гнал от себя все желания и мысли, воплощение которых он по разным причинам считал невозможным. Но сейчас он, конечно, о том, как это бывает, прекрасно осведомлён. Он уже испытал на себе, что это на самом деле такое — жар желания, пламя страсти, горячий секс. Но такого вот острого вожделения, как сейчас, он, пожалуй, уже не испытывал… очень давно. Познер лежит на нём, целует его, тихонько постанывает и непроизвольно толкается бёдрами. У него стоит, и у Дона тоже стоит, и всё это почему-то немного смешно — и в то же время очень, очень возбуждающе. И приятно. О Господи, он уже и забыл, что от таких простых действий бывает настолько приятно. Дон шарит руками по телу друга — оно незнакомо на ощупь, а ведь сколько лет знакомо на вид! Дон смеётся:
— О Боже, как классно!
И Дэвид смеётся в ответ:
— Скриппси, дружище, ты та-акой пьяный!
Губы Познера, так много снившиеся ему когда-то давно, на ощупь так же незнакомы, как его тело. И так же охренительно прекрасны.
***
Через несколько часов первым просыпается Познер и обнаруживает, что напускал слюней на рубашку Дональда. У него дурное предчувствие, хотя он сначала не помнит, что именно вечером было. Но стоит Дональду шевельнуться под ним и невнятно что-то пробормотать, как картинка восстанавливается беспощадно.