***
Они вырабатывают некую рутину, у них появляется своё расписание: уроки и школьные дела Познера, работа и обязанности Скриппса с детьми, совместные дела и развлечения. Дону нравится этот ритм, он расслабляется и позволяет себе просто наслаждаться теми радостями жизни, которые доступны ему сейчас. Однако Дэвид не считает, что все вопросы решены и ситуация успешно завершилась. Это, в общем-то, не должно было стать неожиданностью для Дональда, но, к стыду своему, он признаёт, что стало. Всё начинается с того, что Дон как-то замечает, что машинка, которую он взял себе, всё же маловата, чтобы регулярно возить двоих детей. Но продать её и купить другую не так-то просто, потому что фактически она принадлежит Ханне, а «детский автомобиль» принадлежит ему. Познер ничего не говорит на это, но немного задумывается. Он спрашивает на следующий день, не думал ли ещё Дон о разводе — и Дон не хочет говорить об этом. Вот просто, не хочет. Всё же, в общем, хорошо и так, разве нет? Он отшучивается: «А зачем тебе, Поз? Всё равно я тебя никак не смогу сделать честной женщиной. Так ведь и будем жить во грехе, так какая разница?..»
Дэвид не смеётся. «Спасибо большое, предпочитаю остаться падшим мужчиной», — очень едким тоном бросает он в ответ, поднимается с места и выходит из комнаты… и минуту спустя Дональд слышит, как тихо хлопает входная дверь.
У него сердце обрывается: ушёл! «О Господи, зачем же я сказал ему такое! Ну кто меня, тупицу, за язык тянул?» Он сам не помнит, как оказывается на улице, озирается по сторонам, панически боясь не успеть, не найти, не догнать… Он видит Поза, удаляющегося быстрым шагом вдоль по улице, ссутулившись и опустив голову, подняв воротник куртки против ветра. Становится немного легче, Дон вздыхает и спешит догнать его. Это не так-то просто среди прохожих: у Дэвида лёгкая походка, а Дон не слишком хорошо соображает в этот момент и второпях натыкается на встречных.
— Стой, Дэвид! Подожди! Постой! — зовёт он, подобравшись ближе. Познер оборачивается. Он бледен. Он хмурится, окинув взглядом Дона. Но он не разворачивается и больше не пытается уйти. Теперь он ждёт.
Когда Дон догоняет его и пытается сказать хоть что-нибудь, слегка задыхаясь, Дэвид решительно хватает его за локоть и ведёт к ближайшим открытым дверям — кажется, в какой-то продуктовый магазин.
— Зачем ты выскочил без куртки, Дон? — сердито вопрошает Поз вполголоса, чтобы не привлекать лишнего внимания.
— Я как-то… не подумал. Испугался, — признаётся тот. Дэвид горько усмехается.
— Не стоит так бояться. Никуда я от тебя не денусь. Мне… просто нужно сейчас побыть одному. Понадобится какое-то время, чтобы привыкнуть к тому, что ты, оказывается, воспринимал наши отношения немного иначе, чем я.
— Поз, я такой дурак… — выдавливает Дон, — прости меня. Я вовсе так не думаю о нас, ты понимаешь? Я не знаю, почему я так сказал, мне самому противна эта шутка! Я знаю, что ты прав, я просто… я боюсь об этом думать.
— Дон, шутки просто так ниоткуда не появляются. Ты можешь так не думать сознательно, но…
— Дэвид, нет, послушай! Да, я за бессознательное не могу ручаться, но — но я готов на деле показать, насколько ты важнее для меня, чем… страхи, что толкнули меня на такие слова. Я по-прежнему уверен в своих чувствах, Поз. Я…
Его прерывает подчеркнутое покашливание от прилавка. Познер бросает взгляд туда, потом снова на Дона — и вздыхает.
— Ладно, пошли домой. Там поговорим.
Дон на мгновение закрывает глаза, мысленно благодарит Бога. Он не решается обернуться к прилавку, выпускает из рук руки Дэвида, вздыхает и выходит из дверей.
Его тут же пробирает холодный ветер: стоит как раз один из тех октябрьских дней, которым впору бы быть декабрьскими. Познер матерится одними губами и ускоряет шаг, увидев, как Дон обхватывает себя за плечи. Они почти бегут. Уже на лестнице Дон вдруг припоминает, что захлопнул дверь, а ключ взять и не вспомнил. Дэвид оглядывается на него, резко остановившегося от этой мысли, укоризненно качает головой и достаёт свой ключ из кармана куртки. А Дон думает ещё и о том, что, догоняя Познера в одной футболке, на ветру, он даже не почувствовал холода. Так бешено колотилось его сердце, так резко бросило его в жар от страха потерять, смертельно обидев, человека, ставшего для него таким бесконечно дорогим. Может ли любимый человек в один прекрасный день стать слишком дорог? Дон размышляет об этом, поднимаясь по лестнице. Он не боится любить, никогда не боялся. Но всё же одно дело — любить, а другое — назначить вот так одного человека всецело ответственным за своё счастье и даже душевное равновесие. Всё же это слишком, наверное. Похоже на жест отчаянья, на попытку утопающего хоть за что-то ухватиться… А Дон действительно в последнее время то и дело чувствует, что тонет: осознание своей вины перед детьми охватывает его часто, что бы он ни делал, пытаясь это чувство подавить. Роль спасительной соломинки любого может утомить со временем, даже и Дэвида. Пожалуй, он прав: новая официальная договорённость с Ханной могла бы тут помочь. Дону пора вернуть себе почву под ноги, чтобы не виснуть вот так ни на ком. Чтобы самому быть опорой близким, если потребуется.
Дома Познер не отстаёт от него, пока он не закутывается в плед и не выпивает полную кружку чая с лимоном. И только после этого садится на другой конец дивана — боком, поджав по обыкновению ногу — и начинает разговор. Точнее, продолжает. Он слушает немного сбивчивый и смущённый рассказ Дона о его страхе всё-таки потерять детей тихо и внимательно. И Дон с удивлением понимает, насколько отвык от такой реакции. Ведь Ханна при его попытках серьёзно поговорить о чувствах, сомнениях или страхах, как правило, обижалась. «Ах так, ты сомневаешься во мне, чем это я дала повод, я опять недостаточно хороша…» Познер же обиделся на шутку, но к серьёзному разговору относится спокойно.
— Я понимаю твои опасения, Дон. Если ей вздумается лишить тебя отцовства — то, что ты живёшь со мной, не будет тебе на руку. Но у меня сложилось впечатление, что ей нужна твоя помощь, без тебя ей тяжело, и это понятно. Так что есть надежда, что она на это не пойдёт. И кроме имущественных проблем между вами меня беспокоит ещё вот что: пока она твоя жена — она официально «ближайший родственник» и «контакт на экстренный случай» во всех документах, и зачастую ты не можешь указать другого.
Дональд задумывается.
— Да, ты прав. Пожалуй, так это оставлять не годится.
— И есть ещё кое-что… уже просто мои личные «тараканы», но раз уж мы говорим об этом…
Дон усмехается:
— Да уж, давай выкладывай. Я тебе своих показал.
Дэвид усмехается в ответ:
— Ну просто я… — он вздыхает. — Понимаешь, я очень устал — от сомнений и от… неопределённости. Да, я верил тебе, Дон, с самого начала верил, но когда мысли, чувства, надежды сталкиваются с действительностью… Очень сложно заткнуть этот противный голосок, нашёптывающий: «Ты по-прежнему ему никто, ты ничего не значишь, ты всё бросил и приехал, как дурак, а здесь ты просто лишний, ты обуза…»
— Боже, Дэвид…
— Гм, ну да, по части страхов и «тараканов» со мной по-прежнему бессмысленно тягаться…
— Я люблю тебя, мой дорогой скептик, со всеми твоими страхами. И я согласен, что эти вопросы надо официально решить. Давай, что ли, Дейкина в гости позовём. Он давно напрашивался. Вот пусть заодно с делами нам поможет.
Дэвид улыбается и поднимает бровь:
— А давай.
***
Дональд открывает дверь и впускает Дейкина в прихожую.
— Здорово, Дон, — Стюарт жмет ему руку и скидывает куртку. — Хей, Поз! Здорово, Поз.
— Привет, Стю. Проходи, — откликается тот из кабинета.
— Нормальная квартира, молодцы, — авторитетно заявляет гость, оглядывая комнату.