Шекспир, сонет № 88.
========== ЧАСТЬ 12 ==========
Теперь Ханна снова разрешает детям звонить Дону. Она больше не возражает против его участия в их жизни, хотя помощь Дона теперь не так уж необходима. Ханна наловчилась управляться с ними сама и начала приучать их к самостоятельному передвижению по городу.
Однажды, встречая их с прогулки, она зовёт его пройти в дом… и внезапно извиняется за прошлогодние скандалы. Говорит, что теперь немного по-другому смотрит на всю эту историю.
— По-другому?
— Да. Я вижу, что была неправа… когда думала, что на такое поведение — и вообще, на тебя — имела право.
— Было очень заметно, что ты так думаешь.
— Я… в ловушку гордыни, наверное, попалась. Причём давно. У меня и сомнений не было… впрочем, неважно.
— Осознавать такие вещи всегда тяжело. Мне тоже это знакомо.
— Знакомо?
— Да.
— Я об этом впервые задумалась… после звонка твоей матери. Она очень искренне спросила тогда, почему я считаю, что детям с тобой видеться нельзя… Но я не смогла ей признаться, что по-моему общение с тобой может… погубить их души. Я боялась, как бы ты не внушил им лишнего, ведь они так прислушиваются к тебе. А тут почему-то вдруг вспомнила, каким замечательным отцом ты всегда им был, и после того, как… это ведь не изменилось. Ты и после… всего… не обижал их ни разу, все силы прилагал, чтобы проводить с ними как можно больше времени… пока я не запретила этого.
— Ты запретила из-за того, что я Дэвида от них не скрывал, — вздыхает Дон. — Но ничего непристойного они, честное слово, не видели. Мне сразу показалось, что ты… перегибаешь палку. Пойми, от всего, что тебе не нравится, ты не сможешь их оградить. А они уже сейчас очень рассудительны и вполне могут выслушать и тебя, и меня, и решить, с кем они согласны — и перерешить, когда станут подростками, а повзрослев — перерешить снова.
— Дети всё же более внушаемы, тут ты не совсем прав… Но и я тоже. Далеко не совсем права. А последней каплей стало… ваше жильё.
Дон в ответ только и может, что брови вопросительно поднять. Ханна машет рукой:
— Нет, я знаю, что зря к вам вломилась тогда, это было нелепо и… Но тогда я увидела, как вы живёте, и это меня поразило. Я всё это себе представляла совсем не так.
— Да мы вроде обычно живём. Ничего интересного.
— Да. В том и дело, пойми. Я не знаю, что я ожидала увидеть, но явно не… не такой вот обычный дом. Настоящий дом. Занавески. Книги, так много книг! Цветы на окнах.
— Ты какой-то притон, наверное, представляла…
— Ох, не надо об этом. Мне самой уже стыдно сейчас. Да у вас там из кухни пахло какой-то вкусной едой! И потом этот Познер… В этом его кардиганчике… Мне так хотелось увидеть его жалким, порочным, упорствующим во грехе… но он держался с таким достоинством — и при этом без гонора, без злорадства, без единой мысли о собственной выгоде… Он говорил только о тебе. Мне вдруг так плохо стало после того разговора с ним. Было так видно, что он… любит тебя. Что вы — вместе. А я всё не верила, мне всё казалось, что что-то возможно вернуть. Воистину, «Quos Juppĭter perdĕre vult…»* И вдруг — пелена с глаз упала.
Дональд снова не знает, что на это сказать. Он отводит глаза, чувствуя, как горят щёки. «На что я так реагирую? — поражается он. — Я ведь и сам знаю, что Дэвид любит меня». Но такое вот подтверждение со стороны — со стороны Ханны, а не кого-то другого! — вгоняет его в краску, как школьника. Ханна тоже молчит, задумавшись о своём, украдкой вытирает глаза — и меняет тему.
— Они совсем не сердятся на тебя, Лизз и Генри. Но, знаешь… как ни странно, они и на меня не сердятся тоже. Они жалеют меня, щадят мои чувства. Они так стараются меня порадовать хоть чем-то, а я ещё и не всегда это понимаю, представляешь? Им ещё и влетает за их старания — и они всё равно не сердятся, Дон! У нас с тобой золотые дети…
— Я знаю, — говорит Дон. Он всегда это знал.
Она смеётся сквозь слёзы:
— Нет, с ними непросто иногда, я с трудом справляюсь с их выкрутасами, но потом они делают что-то… такое, и просто — комок… Дон, ты что… ты плачешь?
— Прости, я… Не обо мне речь.
— Ты же не оставишь их, Дон? Никогда?
— Никогда. Я их отец, и этого ничто не изменит, ты ведь понимаешь.
— Я… я думаю, может быть, ты был прав. Расскажи мне, что ты узнал тогда… про развод. Хочу подумать об этом. Раз уж снова способна думать теперь.
***
Дон в результате приходит домой гораздо позже, чем обещал Познеру. Но новости Дэвида, конечно, удивляют и радуют.
— Если так дальше пойдёт, я могу и в человечество поверить, чего доброго, — с притворной тревогой замечает он.
— О нет, не дай Бог Дэвид Познер поверит во что-то хорошее! — усмехается Дон, обнимая его, но и сам не спешит обольщаться. Осторожно-оптимистичен, не более.
***
К счастью, его надежды не были напрасными. На этот раз довольно быстро удалось договориться обо всём и развестись спокойно и цивилизованно. Это не так уж сложно, когда договориться хотят обе стороны. Дон понимает, что никогда не смог бы заставить Ханну выслушать его против её воли, и ему интересно узнать, что в результате так на неё повлияло — ведь осознания того, что Дэвид и Дон действительно любят друг друга вполне могло не хватить для таких перемен. Он не осмеливается спрашивать об этом, но она однажды сама вспоминает ещё об одной детали. Может быть, ей и самой так это странно, что хочется с кем-то поговорить.
— Познер сказал тогда что-то вроде «ты мать его детей». И потом я много думала об этом и неожиданно… успокоилась. Ведь это правда. Я — их мать, а ты — их отец, это факты и это… никому не надо доказывать, — пожимает плечами она. — И развод этого не затронет, а до меня как раз тогда дошло, что отказ от развода наших с тобой отношений, на самом деле, уже не спасёт. Какие уж там отношения…
Это достаточно просто, и в то же время к этому не каждый может прийти, понимает Дон. Очень похоже на тот самый переломный момент. А Дэвид, наверное, и не догадывается, что сумел так помочь Дону и в этом тоже.
«Начинать новую жизнь на рубеже тысячелетий** — достаточно небанально для тебя? Всё-таки редко случается, — продолжает подначивать его Познер. — А вот градус пафоса в этом сюжете я бы, если честно, прикрутил».
***
Дни идут, жизнь после развода продолжается без паузы, без передышки. Зима сменяется весной, весна — летом. Пробегая мимо проходной после обеда, Скриппс замедляет шаг:
— Майк, ко мне Дэвид сегодня зайдёт на минутку, пропустишь? Он ключи забыл, а мне отрываться и выходить будет некогда.
— Дэвид?
— Да, ну он скажет, что ко мне. После четырёх примерно.
— Хорошо… — охранник провожает его взглядом. Дональд знает, что обычно люди называют на проходной не имена, а отношения, связывающие со своими будущими визитёрами: брат, жена, дочь. Просто он не любит без необходимости вдаваться в подробности их с Дэвидом жизни, но называть его соседом любит ещё меньше.
Появившись в редакции в пятом часу, Дэвид, как Дон и предполагал, попадает в разгар мозгового штурма и горячей дискуссии. Дон как раз уточняет идею об исторических параллелях, только что пришедшую на ум его коллеге, когда слышит от приоткрытой двери деликатный стук. Познер по-прежнему робеет в незнакомой обстановке, хотя скрывает это теперь убедительнее.
— Добрый день, прошу прощения за беспокойство, — говорит он, почему-то пряча улыбку. — Привет, Дон.
— Да ну, какое беспокойство, дорогой, — улыбается Дональд, доставая из сумки свои ключи в тряпичном футляре и направляясь к Дэвиду. Тот едва заметно краснеет, улыбается чуть шире и приподнимает бровь.
— Привет, — говорит Дон тихо. Короткие объятия при встрече стали так привычны между ними, что смущение перед коллегами совсем не мешает.
— Надеюсь, я действительно забыл их дома, а не посеял где-нибудь, — вздыхает Познер, машинально поправляя галстук Дона. — С меня ужин.
— На этот счёт не возражаю, — усмехается Дон.
Дэвид уходит было, но тут же снова просовывает голову в дверь, ухмыляясь уже во весь рот.
— Дон, а от машины ключи ты зачем мне отдал? Я всё ещё не вожу.
— Эмм, я же хотел их выложить, — тут очередь Дона вздыхать. — Растяпы мы оба.