— О чём-то важном думали, наверное. Вновь прошу прощения, — Дэвид отдаёт часть ключей, кивает коллегам Дона и исчезает теперь окончательно.
Смущённо усмехаясь, Дон оборачивается к остальным и пытается припомнить, о чём шла речь. Реакции на лицах такие разные, что он даже приостанавливается и окидывает их взглядом. Кто-то закатывает глаза, смеясь над рассеянностью обоих мужчин, кто-то сидит красный, будто увидел нечто неприличное. Кое-кто и возмущён развязностью «этих», но Дон почему-то не чувствует злобы в ответ. Руководитель группы не комментирует происшествие и никому не даёт его прокомментировать, возвращаясь к обсуждению проблемы. А Дон вдруг понимает, что ничьих комментариев по-настоящему не боится, хотя поначалу замечал такое за собой.
***
Добираясь домой по пробкам, Дон размышляет о разном. Появление Дэвида в его офисе, даже такое мимолётное, почему-то стало сегодня одним из лучших моментов дня. Дон неудержимо улыбается, вспоминая о нём. Впрочем, стоит ли удивляться? Всё-таки с самых первых лет их знакомства светлоголовый мальчишка Познер был в его жизни ярким, светлым пятном. Не единственным, это правда, и без него жизнь Дона не погрузилась во мрак… Но сейчас, когда Дэвид снова рядом, куда ближе, чем когда-либо прежде, на душе у Дона стало гораздо светлее, и никакие комментарии и косые взгляды посторонних людей уже не могут этому помешать. Правда, остаётся ещё Бог… Сам Дон не видит противоречий между этими своими отношениями — с Богом и с любимым человеком — но понимает, что со стороны они кажутся противоречивыми, и у него нет доказательств, что это не так. Он, пожалуй, даже сейчас ни с кем не стал бы спорить о том, как Бог на самом деле относится к человеческой сексуальности вообще и гомосексуальности в частности. На людей, всерьёз обсуждающих, что Бог одобряет и что порицает, что Он говорил, а чего не мог сказать, Дон всегда смотрел с недоумением. Очень может оказаться, что всё, что написано в Библии, следует понимать буквально. Нет гарантии, что всё, кажущееся нелепым современному человеку, действительно нелепо и не нужно с точки зрения Духа. Человеку недоступна эта точка зрения, об этом не следует забывать… Пожалуй, если бы его вера не жила в нём так глубоко, что стала неотделима, он превратился бы в весьма последовательного агностика. Сам он не чувствует себя более грешным из-за того, что любит мужчину и страстно любим в ответ, он доверяет этому чувству, но далёк от того, чтобы выдавать его за признак всеобщей истины. То, что он считает благом, может оказаться неправедно, и если так — что ж, значит, он грешник. Бояться ошибок Дональд никогда не видел смысла. «Боящийся несовершенен в любви».***
Дон на минуту задумывается, пригодится ли что-то из этих его размышлений для книги. Пожалуй, для этой — нет. А вот для следующей — вполне может быть. Он усмехается тому, как изменилось его отношение к этому занятию: ведь и в самом деле чуть не бросил, а теперь рассуждает о разных сюжетах, толпящихся в голове, со спокойной уверенностью, что для каждого из них придёт своё время. Он понимает теперь, почему не мог найти объяснение своему стремлению быть писателем, не мог ответить, зачем ему это нужно. В его внешней, повседневной жизни для написания книг никогда не было причин. Их там и быть не может! — понял он наконец. И не должно их там быть. И он был неправ, пытаясь искать их там и даже перед Ханной как-то оправдываться. Все творческие порывы человека ценны — и должны быть ценны — именно для него, не во внешнем, а в его внутреннем мире. Так получилось, что Познер помог ему снова вспомнить об этом, вернуться к самому себе. Мог ли Дон с этим справиться без помощи Дэвида? Мог ли помочь ему кто-то другой? Кто ещё знал его так хорошо, так ценил и так уважал его душу? Дону спокойнее считать, что никто и — нет, сам бы не смог. Он понимает, что очень может быть, что — да, и могло обойтись без измен и безобразных скандалов. Но эту историю тоже уже не изменить. Он признаёт свою вину — и всё ещё не считает себя искупившим её — но не хочет впустую переживать об этом.
Дональд может лишь головой покачать, оглядываясь на годы, когда пытался всем показать, что не слишком серьёзно относится к своей мечте. Это казалось ему скромностью, говорить: «Ну я, может быть, напишу как-нибудь книгу…» — и пожимать плечами, мол, я не зазнаюсь, не считаю себя настоящим писателем, просто вот как бы подумываю… А на самом деле он попросту предавал себя, не понимая, что сам заглушает голос своей судьбы, может быть — голос Бога. И это не слишком пафосно, нет. Просто этот голос — не что-то из ряда вон выходящее, думает он теперь. Это то, что даёт силы жить и двигаться к цели, даёт ощущение жизни, а не существования. Дону отчаянно грустно понимать, что для многих людей это — роскошь.
А внешнюю сторону его жизни с Дэвидом захватили тем временем до ужаса типичные семейно-бытовые проблемы. Стирка, уборка, поиск дополнительного заработка, проблемы детей и разогретые ужины не оставляют пока что места походам в театры или музеи, разнообразие вносят разве что курьёзы вроде сегодняшних забытых ключей. Дон не из тех, кто станет жаловаться на скуку, но иногда задумывается: не станет ли однажды скучно Дэвиду от этого всего?..
***
Дома Дэвид встречает его восхитительно-горячим поцелуем, и это чертовски приятно, хотя, надо признаться, уже немного неожиданно. Дон даже забывает об усталости и отдаётся ласке на какое-то время. Вопрос «Чего это ты?» кажется неуместным, и он не задаёт его, просто радостно улыбается и любуется горящим от страсти Дэвидом. Тот и сам, впрочем, понимает, что такой приём необычен, и со смущённой улыбкой признаётся:
— Дон, я сам не ожидал… но ты так горячо смотрелся в той дискуссии… я немного в дверях постоял, прежде чем постучать. Я забыл, как ты бываешь неотразим, когда что-то доказываешь… и подтверждаешь фактами, так что никто ничего и возразить не может! Ты компетентнее их всех, вместе взятых — такое впечатление по крайней мере. Это так… возбуждает.
— Ну уж прямо всех… — начинает Дон. — Ну, может быть, в этом вопросе…
Дэвид недвусмысленно прижимается к Дону бёдрами.
— О, — Дон теряет нить своих возражений. — Приятно. Впрочем, я знал, что мозг — твоя главная эрогенная зона. Кого ещё можно вот так эрудицией возбудить… — он качает бёдрами навстречу, забирается пальцами под рубашку. Дэвид млеет, прикрыв глаза, но тут же встряхивается, вспоминая:
— Ты голодный, наверное?
— Очень, — улыбается Дон.
— Я не готовил, на вынос взял: много работы сегодня.
— Окей.
— Но после ужина ты мне достанешься, даже не сомневайся!
— Буду ждать с нетерпением, дорогой, — подмигивает Дон, отправляясь мыть руки.
Дэвид шлёпает его пониже спины, смеясь и краснея от удовольствия.
Пожалуй, скука в их доме поселится не скоро.
Комментарий к ЧАСТЬ 12
*Quos Juppĭter perdĕre vult, dementat (лат.) — Кого Юпитер хочет погубить, того лишает разума
**Дон и Ханна развелись в 2000 году.
***«В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви» — Первое послание Иоанна, 4:18 http://allbible.info/bible/sinodal/1jo/4/
========== ЭПИЛОГ ==========
— Ну давай, Стю, рассказывай, чего новенького, — вместо приветствия командует Локвуд.
— Или кого! — встревает Тиммс.
— Заткнись, — ужасается Радж, — а то ведь расскажет.
— Не, ребята, — с довольным видом заявляет им Дейкин. — На этот раз чемпион по новостям у нас будет Скриппс.
Похоже, ему удалось их заинтриговать.
— Это как?
— Подождите, увидите.
— Я слышал, он развёлся.
Ахтар, ну не порти сюрприз.
— Кто? «Отец Дональд»?
— Наш мистер «браки заключаются на небесах»?
— Да ты гонишь.
Да-да, давайте не верьте. Вы ещё самого главного не знаете.
Катлеровцы решили снова собраться на двадцатилетие выпуска… ну или это Дейкин решил их собрать, не суть. Правда, к Тотти они не поехали: всё же старушка заметно сдала, а сейчас и вовсе лежит в больнице. Познер её навестил на днях, отвёз цветы, все дела… По его словам, она держится бодро и скорее всего поправится — ну и слава богу. Зато в этот раз сговорились собраться в Лондоне, в стильном баре, и уже, в общем-то, собрались — все, кроме Скриппса и Познера.