— Совещание продлится день. Но товарищам надо отдохнуть, поговорить с нами просто, по-дружески, по-товарищески, посоветоваться…
Спрогис, сидевший все время на вывернутой бурей коряге, хлопнул себя по коленям кожаных брюк и отрубил:
— Все свободны. Комиссар, садись рядом.
Огнивцев, сбросив с плеч плащ-палатку, лег на нее боком, сломал сухую былинку метлюги, сунул ее в рот, откусил. Сейчас его занимала дума не столько о том, как угостить измотанных в лесах боевых товарищей, сколько о том, кто остался в живых, каково настроение людей в отрядах, как они живут и воюют с врагом… Опытным, коварным, беспощадным. Большие гарнизоны расположены в Борисове, Орше, Могилеве, Бобруйске. В каждом районном центре гитлеровцами созданы полицейские гарнизоны. Малейший промах — и немедленно следует облава карателей. Сколько их было, этих облав! Вспомнилась Леля Колесова. Какие только муки при ведении разведки в тылу врага под Москвой она и ее подруги не вынесли! Голод, холод, ранения, уход от преследования гестапо… Казалось бы, вернувшись к своим, Леля скажет: «Всё, товарищи. На большее нет сил». Но подлечилась, окрепла — и снова во вражеский тыл. Сама рвется. Отважная девушка. Много таких чудесных московских комсомольцев героически действовало осенью сорок первого года во вражеском тылу в Подмосковье. Сколько бесценных сведений они своевременно добыли командованию!
Раздумья Огнивцева прервал Спрогис:
— Как мыслишь начать работу после, когда проведем совещание, комиссар?
— Чего ж тут мыслить? Формы и методы нашей работы вытекают из тех конкретных задач, которые перед нами поставил штаб фронта, — пожал плечами Огнивцев. — Первая и, на мой взгляд, главная задача — организация надежной постоянной разведки. Я бы сказал, активной разведки. Это означает, что мы должны вести ее не только в районах Минска, Бобруйска и Борисова. Глазами наших людей нам архиважно заглянуть дальше на запад, ну, скажем, в Западную Белоруссию и Польшу, а на востоке, по меньшей мере, в район Смоленска. Так ведь, командир? А если так, то всю работу начнем с подбора надежных людей, подготовки их как разведчиков, обучению работе на радиостанции. Да с таким расчетом, чтобы они были способны поддерживать устойчивую связь по радио не только с нами, но и с Центром. Правильно я говорю? А самое главное — их легализовать, то есть устроить на работу в различных учреждениях, предприятиях оккупационных властей в интересующих нас районах. Это, брат, такое сложное дело, что мураши по спине бегают, как подумаешь. Потребуется немало времени, выдержки и умения, конечно, но задача для нашей группы, прямо скажу, вполне реальная и выполнимая. Как мне представляется, этим делом будут заниматься наши командиры-разведчики, имеющие опыт организации такой разведки. Что же касается второй задачи, — продолжал комиссар, — диверсий — так чем больше набедокурим на коммуникациях, чем больше отправим на тот свет фашистов и их боевой техники, чем больше разгромим военных комендатур, складов и прочего, тем лучше. Это тоже по плечу нашим группам и отрядам. Сами их командиры в состоянии наладить дело. Не зря щи хлебали и кашу ели на Большой земле. Но и в первом, и втором случаях нам надо внимательно изучить противника и наметить объекты для наших действий, тут с кондачка не получится. Надо правильно расставить наши силы, организовать взаимодействие всех отрядов, согласовать их действия с местными партизанскими отрядами. Неплохо было бы побывать у них, поговорить, поучиться. Тут всякий урок впрок. Как-никак, а уж они-то знают верных нам людей в оккупированных городах и селах. К тому же эти ребятки уже имели не одну стычку с гадами и научились им морду мылить! Их опыт и нам пригодился бы. Творчество нужно, творчество, командир! По шаблону нам ни мыслить, ни действовать нельзя.
— Дело говоришь, комиссар, — обнял друга Спрогис. — Как командир сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь тебе по этой твоей линии. Ты не можешь представить себе, Ваня, как мне хочется сделать что-то такое, что сторицею отплатило бы фашистам за их злодеяния на нашей земле. Сколько зла натворили сволочи… Не давать им покоя ни днем, ни ночью! Все наши действия должны быть активными и значительными по своим масштабам. Нам нужны громкие дела, чтобы о них заговорила Москва, вся Родина! Чтобы все люди подняли головы, и те, что здесь, присоединялись к нам!
Огнивцев всецело разделял глубокие чувства друга. Но он был опытным разведчиком и привык стократно выверять свои действия и поступки. Ведь малейший промах грозит бедой…
— Хорошо, Артур, все правильно, — мягко возразил он. — Допустим, что мы совершили «громкое дело». К примеру, ночью разгромим небольшой вражеский гарнизон и овладеем каким-нибудь небольшим городом или там крупной железнодорожной станцией. Для этого привлечем все силы наших отрядов и нашей оперативной группы. О нем, несомненно, могут заговорить и в Москве. Ну а дальше что? Что последует за этим? Как поведет себя противник? Он что, будет сидеть и аплодировать нам?! Нет, дорогой! Немецкое командование только и ждет, когда мы сгруппируемся. Оно среагирует на такой акт нападения быстро и оперативно. Немедленно против нас будут брошены крупные силы карателей и регулярных войск с танками и артиллерией. И мы будем раздавлены. Потеряем опытных наших разведчиков и командиров, растеряем всю нашу уже существующую разведывательную сеть в своем районе и не выполним главную боевую задачу, поставленную перед нами генералом Соколовским.