В один из душных августовских вечеров Огнивцев сунул в свою летную командирскую планшетку записную книжку и отправился в расположение резерва. Ужин только что кончился, кино в клубе еще не крутили и «резервисты» высыпали во двор под деревья скверика возле клуба студентов МЭИ. Одни прохаживались по дорожкам, другие толпились у газетной витрины, где висела вечерняя сводка Совинформбюро, третьи, усевшись на длинных лавочках, а то и прямо на жердочках цветников, весело балагурили, вспоминая фронтовые или довоенные приключения.
— А вот в нашей дивизионной разведке случай был, так случай, — заворожив с дюжину бойцов, услаждал их уши усач в форме старшего сержанта. — Приказывает как-то нам начальник разведки майор Бедин в одну ночь добыть «языка» под Селижаровом. А как его добыть, когда на дворе не май, а декабрь, и мороз жмет под сорок. Фашисты в прочных блиндажах отсиживаются, мундиры у жарких печей от насекомых освобождают, аж хруст идет… Попробуй, выкури такого курортника на мороз да утащи на своих же плечах. Дудки! И тогда мы на хитрость пошли. Подогнали к дзотам теленка, хвост ему накрутили как следует, а он как замычит! Мамочки родные! Мясо! Говядина! Фашисты и повыскакивали ловить заблудшую скотину. Видать, у них с харчами тогда не так богато было. Тут мы их и накрыли. Вот свят бог! Сразу двоих и сцапали.
— Брешешь, дружок. Как пить дать, брешешь, — воскликнул кто-то из скептиков. — Где же вы теленка на передовой взяли?
— Какого теленка? Разве я о нем говорил? Разве мы дураки скотину к фашисту гнать. Васька, наш самый шустрый разведчик, по-телячьи мычал. Василь Бондаренко из-под Чернигова. Разве не слыхал про такого?
Бойцы дружно хохочут, а комиссар тут же берет на карандаш усатого с двумя медалями «За отвагу» на груди.
Другой весельчак заливал совсем иное:
— Нет, братцы, что ни говорите, а наши курские девчата лучше всех.
— Это за что же им честь такая?
— А ты кумекай сам. Ваши калужские чуть темь — по сеновалам целуются, а наши всю ночь сидят на завалинках и так сердечно поют. Целый свет обойди — не сыщешь певуний таких. Ты думаешь, откуда взялось «курские соловьи»? Эх, мне бы теперь туда, посидеть под родимой ракитой!.. Да проклятый фашист дорогу загородил.
— А ты разгороди ее! Чего воздыхаешь?
— Погоди. Не все сразу. Придет черед… Ох, как разгорожу!
У соседней скамьи своя тема:
— Сколько жить буду, никогда не запамятую того проклятого «мессера» и очкастого фашиста в его кабине. Рыжий, плюгавый, тьфу, проклятый… В чистом поле он застукал нас, ни тебе куста, ни пня, ни деревца… Ни одной канавы, как на грех. Троих с первого захода, а за нами, кружившими по снежному полю, настоящую охоту развернул. До самой земли, гад, снижался, чуть не колесами давил. И такая у него звериная осклабина на роже. Я даже оспины разглядел. Рябой паразит… Настырный. Мы по нему из автоматов, а он… на нас напролом, аж позеленел весь. На третьем заходе, зараза, зажал так, что деваться вовсе некуда. Лежим распластанные, глядим, как он прет на нас прямо. Мой дружок Клюев Коля и говорит: «Эх, досада какая! Столько прошли невредимыми, столько смерти в глаза смотрели, проносило, а тут…» Погиб друг мой неразлучный. Пулеметной очередью разрезало. Да разве только его.
— Вы-то?.. Вы как спаслись, Сандыбаев?
— А на меня у рыжего шакала патрона не хватило. Ушел…
— Вот так-то ребята. Видать, наш Сандыбаев кем-то заворожен.
«Сандыбаев! Да это же лучший разведчик нашего Отряда особого назначения. Вот так встреча! Нежданно, негаданно. Как он здесь очутился? Ведь он с отрядом еще зимой ушел в леса западнее Сухиничей. А может, тот мессер помешал?» — встрепенулся Огнивцев и с ходу прорвался сквозь плотное кольцо бойцов. Широко раскинул руки.
— Алимхан! Как ты попал сюда? Откуда?
Они вышли из круга, тихо пошли по аллее. Сандыбаев рассказывал:
— Мы дважды ходили в тыл врага западнее Сухиничей. Оба раза с боевым заданием отряд справлялся.
— А как много бойцов и командиров из нашего бывшего отряда находятся сейчас в резерве? — перебил его комиссар.
— Тех, которых вы знаете, осталось совсем немного, человек десять — пятнадцать. Кое-кто еще после первого задания зимой сорок второго остался воевать в стрелковых частях на передовой, раненые и больные разъехались по госпиталям. Таких тоже хватало…