Выбрать главу

— Но где-нибудь победа все же ждет нас. Не станет же фюрер обещать ее попусту. Это было бы слишком жестоко…

Их ждала могила. Они умирали оба, раздавленные своими же, немецкими, тягачами.

Десантники разделались с эшелоном за каких-нибудь 10—15 минут. Близость Борисовского и других гарнизонов противника заставляла их вовремя, не мешкая, отойти в леса южнее железной дороги. Забрав документы убитых, автоматическое оружие и боеприпасы, группа Спрогиса болотами и лесными тропами благополучно вернулась в лагерь отряда Сороки.

Узнав о случившемся, фашисты в Борисове подняли по тревоге весь гарнизон. Ярость их не знала предела. Такого еще никогда не было, чтобы в светлое время суток на виду у всей охраны был пущен под откос военный эшелон и по существу уничтожен целый артиллерийский дивизион вермахта, да еще вооруженный новыми пушками.

Вскоре по всей округе разнеслась радостная весть о диверсии на железной дороге и потерях среди оккупантов. Народ ликовал. Его уверенность в нашей неизбежной победе над врагом укреплялась.

Вернувшись на временную стоянку в лесу в районе высоты 180.0, Спрогис долго не мог уснуть. Он встал с постели, вышел из палатки и возбужденно ходил меж сосен. Бойцы тоже не спали, шумно обсуждая операцию. Участники диверсии припоминали ее детали и особо врезавшиеся в память картинки.

— А как здорово кувыркались вагоны! — услышал Артур Карлович из одной палатки, смонтированной из солдатских плащ-палаток. — Ну, прямо, как в кино. Один за одним — бум, бум… А фашисты вместе с вагонами и со всеми своими цацками — под откос кувырк, кувырк… Славное зрелище, скажу я вам.

— Братцы! А что с паровозом? Взорвался али скопытился? — донеслось из другой палатки.

— Разве то не все одно? Отвозился.

— А я как чесанул по дверям пассажирского вагона из пулемета, — узнал Спрогис голос старшего сержанта Завьялова в третьей палатке, — гляжу, в одном исподнем прыгает грузный офицер и прямо на меня. «О, майн гот! — кричит. — Спаси меня, фюрер!» Ну, я его в исподнем — в преисподнюю очередью из пулемета…

— А вот и врешь, — послышался голос переводчика Озола. — Он этого вовсе не кричал, про фюрера-то.

— А что же?

— Ругал на чем свет стоит охрану железной дороги, ему не до фюрера было. «Сволочи! — кричит. — Тыловые крысы! Вас всех повесить, расстрелять! Куда смотрит фюрер?»

— Вот видите: звал же фюрера. А говорите «нет».

— Тут уж не взывал к нему, а вроде бы упрекал. Это не одно и то же. Это уже звучит по-новому. За такие слова гестапо по головке не гладит никого.

— А я видел, браток, что и ты побледнел, когда толстяк-немец кинулся на тебя, — заметил кто-то из этой же палатки.

Бойцы захохотали. Завьялов смущенно отбивался:

— Ну, чего хохочете? А если бы на вас такого борова?.. Посмотрел бы я… Небось и про пулемет бы забыли, бросились бы в кусты. «Страх, он, — как дед мой говорил, — завсегда рядом с солдатом ходит, так и норовит прыгнуть в твою душу, а потом добраться и до пяток. Только вовремя надо его остановить». Вот я и остановил. Чего ж смеяться?

Бойцы умолкли. Но вскоре опять заговорили, припоминая каждый свое. Кто-то попросил переводчика Озола рассказать, о чем кричат фашисты, когда их бьют, и тот с готовностью заговорил:

— Разное приходит им перед смертью. Одни зовут маму, другие — господа бога, третьи — фюрера, надеясь, что он им поможет, последних, правда, немного. Больше таких, что клянут себя и Германию за то, что сунулись в Россию. Один из тех, кого мы вчера отправили на тог свет, перед смертью шептал: «О, если бы я знал! О, если бы предвидел такое!» И это, друзья, не случайно. Немцам вскружили голову легкие победы в Западной Европе, вот и полезли на нас. Надеялись, что их ждет тут легкая прогулка. А когда их встретили свинцом, когда получили кулаком в скулу, заныли: «О, майн гот!»

Спрогис слушал все эти разговоры с радостным чувством. Обойдя лагерь, он вернулся к своей палатке. Бойцы, однако, все еще не спали. Разговор постепенно сместился в будущее:

— Эх, братцы, рвануть бы еще эшелончик! — мечтательно вздыхал Толя Бубнов.

— Так тебе его и подставили: «Подрывайте, геноссе Бубнов. Милости просим». Впрочем, какой ты для них «геноссе». Бандит!

— Да… Теперь на то место и не показывайся. Между прочим, мне наплевать на то, как меня, хозяина своего дома, величают настоящие бандиты.