— Рази надоумил кто?
— Было кому. Помалкивай… Советская власть люд свой в беде не покидает.
— Ну, дай бог здоровьица тем людям.
Колонна, растянувшаяся на добрых триста метров, медленно втягивалась в хмыз, повалье, камыши… Все крепче и гуще пахло болотом. Дождь усилился. Облака опустились ниже и слились с седым туманом. Где-то в обломанных ольхах пугающе кричала сова. Дети жались к бабушкам, матерям, тихо хныкали:
— Бабушка! Бабулечка… На руки… на ручки меня… У меня так устали ножки.
— Цыц! Замолчи! Крепче за юбку держись.
— Ах, горюшко, горе!.. За что же людям страдание такое?
— Об этом знает только бог.
— И бог тож хорош. Нет бы накликать мор на супостатов.
— Накличет…
— Покель дождешься, и косточки сгниють.
— Семушка! Сема… К чему мне итить? Силушки больше нема. Оставь меня тута, под ольхою. Спокинь…
— Уймись, кому говорят! Не то по шее дам за срамоту такую. Идем!
— Ох, знают ли солдатики, сыночки наши, что мы тут переносим?
— Эй, проводник! Ну, скоро там конец этой топи?
— Скоро, бабоньки. Скоро, детки. Еще сто кочек, еще двести полкочек, три-четыре ручейка — и спасение, — отвечал старик, держась за кочку и передыхая по колено в рыжей жиже.
— А толк какой, коль перейдем? Все одно в холодной воде детвору погубим.
— Уймись! Торхв — он свое тепло имеет. Согреет и нас.
Пальба на какое-то время утихла, но затем снова возобновилась, кажется, все ближе, все плотнее. Справа и слева от людской цепи рвануло по мине. Одна шмякнулась в грязь, совсем близко от людей, но не разорвалась.
Треск валежника, булькота, брызги, приглушенная ругань, детский плач, слова, обращенные к богу, и все тот же бодрящий голос старого проводника:
— А ну, бабоньки! А ну, детки!..
А болото все не кончалось и не кончалось. Напротив, оно расхлестывалось все шире и неогляднее. Шумел под ветром сухой камыш, вздыхали выбившиеся из сил женщины, плакали на руках и посаженные на кочки дети. Но люди, спасаясь от фашистских пуль, молча, отдавая последние силы, преодолевали противное, но в эти минуты дававшее людям надежду, бучило. И вот, наконец, перед наступлением сумерек на горизонте показалась гривка небольшой рощи. Это был лесок на заветном небольшом сухом островке средь обширного болота, о котором знали в деревне немногие, в том числе и дед Улей. Он и привел на этот островок стариков, женщин и детей, чтобы избавить их от надругательств, пыток и смерти.
Батальон майора Краузе преследовал небольшие группы партизан второй день. Порой казалось, что недостаточно обученные военному делу партизаны уже окружены и вот-вот будут уничтожены или взяты в плен. Но каждый раз они ускользали из-под самого носа господина Краузе, нанося ощутимые потери его батальону. Уже было убито восемь и ранено четырнадцать солдат. Такое развитие событий становилось ему не по душе, и он решил за все свои неудачи отыграться на жителях белорусских деревень. Но и тут ему не повезло: большинство местных жителей заблаговременно ушли в труднодоступные леса и болота.
Майор Краузе знал, что самыми активными помощниками московских десантников и партизан были жители деревни Гумны. К ним он и решил предъявить особый счет. Но каково же было его удивление, когда он в этой деревушке не обнаружил почти никого… По доносу полицаев он знал, что крестьян из деревни увел старик по имени Улей. И это очень раздражало Краузе.
Солдаты из дивизии СС вкупе с местной полицией схватили одного больного старика. При его помощи они надеялись напасть на след деда Улея и уведенных им жителей, но безрезультатно. В дальнем бору при подходе к непроходимому болоту майор Краузе обнаружил на стоянке лишь дым гаснувших костров да огромный кусок бересты с надписью углем: «Фашистский прохвост! Лови-ка лучше Гитлера за хвост».
Сорвав с дерева бересту, Краузе в ярости растоптал ее и измученно опустился на болотную кочку. С мундира его и сапог стекала болотная грязь. Обозленные, красные от бессонницы глаза его тупо смотрели на тропинку в болотной ряске, по которой проклятый старик увел свое «войско». Конечно, если бы батальон захватил хотя бы несколько десантников или партизан, он не гонялся бы по болотам за бабами да престарелыми мужиками. Он уже дважды докладывал по радио командиру полка, что в полосе действий батальона лесных банд нет. Но из штаба полка с издевкой отвечали: «Ищите! Иначе чем вы можете оправдать потери солдат фюрера, расход боеприпасов». И в самом деле, чем?..
Темнота сгущалась. Болото дышало прелью и могильным холодом. Из олешника доносился режущий душу скрип сухого дерева. Точно так скрипел гроб с телом командира соседнего батальона, когда его опускали в могилу вчера… А может, это только казалось…