НОЧЬ
и внизу в правом углу небольшими буквами
Станислав Димитров
Больше никакой информации обложка не содержала. Я перевернул диск, но и с той стороны он был идеально черным. Ни надписей песен, ни их продолжительность указаны не были. Тем временем незнакомец говорил:
- Могу сказать вам лишь одно: не рекомендую слушать эту музыку на ночь. Слишком большой эффект. Это даже не «Ночь на Лысой горе» Мусоргского, это намного, намного существеннее. Я думаю, вы оцените. А сейчас, я надеюсь, вы простите меня...
Я, увлеченный рассматриванием диска, не сразу понял, что мой собеседник прощается. Что-то было завораживающее в его матовой поверхности и простеньких белых буковках, скользящих по ней. Поэтому когда я поднял голову, то увидел лишь его плащ, мелькнувший в дверях. «Очень жаль», - подумал я. - «Очень занятный старичок.» А диск и вправду меня заинтересовал. Собственно, я и так не знал, что мне купить - настолько полной была моя коллекция. Разве что Римский-Корсаков, или какой-то сборник, но первый был неоригинален, а от вторых меня коробило.
Захватив диск, я подошел к продавцу, молоденькому коротко стриженному пареньку, сидящему у кассы со скучающим видом. В полумраке магазина, освещаемом лишь боковыми зелеными лампами, и при таком отсутствии покупателей, я удивляюсь, как он вообще не уснул. «Сколько он стоит, этот диск?» - спросил я. Мельком взглянув на него, парень ответил: «Пятнадцать». Дороговато, но что поделаешь. Искусство-таки требует некоторых жертв.
А Леше я обязательно что-нибудь куплю. Даже его «Металлику» в конце концов. Почему нет? Вот-то он удивится, хлопнет ресницами, и скажет: «Ну, батяня, ты растешь в моих глазах...»
* * *
Я человек не особо впечатлительный, но слова незнакомца запали мне в душу. Поэтому часиков в восемь вечера я уединился от жены в своей комнате и поставил себе в «45-й Панасоник» купленный диск. Рассматривая его, я убедился, что он не был непрозрачно черным: отдельные участки были чуть темнее, другие светлее, и они разнились по форме. Словно залитая панорама звездного неба, только вот звезд почему-то не было... А в самом низу, крошечными буквочками были выписаны, по всей очевидности, годы жизни композитора: «1973-1996». Ушел так рано... Я ощутил, как во мне поднимается волна острой жалости к автору: ему так мало удалось прожить, прочувствовать, сделать... Должно быть, он что-то предчувствовал, иначе почему это его последняя работа выдержана в столь мрачных тонах? Я имел в виду обложку.
Потому что музыка оказалась чудесной. Я даже не знаю, как описать ее. Она не была медленной, скорее быстрой, но очень мягкой, плавной, грациозной... Иногда в печальную мелодию, за которой действительно угадывались ночные очертания, врывались оглушительные резкие аккорды - но все это было настолько неразрывно, настолько цельно... Ночь, плывущая за окном. Я грезил воочию. Это не было похоже ни на одного из композиторов, что я слушал. Девять композиций, но в каждой из них присутствует главная тема - невыразимо прекрасная мелодия, от которой мурашки сладостно ползут по спине. Я выключил магнитофон потрясенный, оглушенный. Глубина музыки поглотила меня всего. Но в ней не было ничего страшного, ужасающего, бросающего в дрожь. Эти резкие аккорды - словно разрывы грома в мрачном скоплении туч - от них захватывал дух, но они не пугали.
Я чувствовал себя таким воодушевленным, что мне хотелось поделиться с кем-то своей радостью. Я постучал в комнату к сыну и вошел. Леша балдел на диване в наушниках, рядом лежал плейер, отчетливо доносились слова песни: «Музыкант до рассвета пел мне песенку эту...» Наверняка прикупил себе новый сборник. Я еще раз постучал по двери, но он меня не слышал. Тогда я резко хлопнул в согнутые ладоши, как умею, так что звук хлопка прозвучал как выстрел. Леша обернулся...
...и меня поразил испуг в его глазах. Он отшатнулся и судорожно уцепился за спинку дивана, так, что побелели костяшки. Я снова крикнул «Леша!..», сам испугавшись его глаз и тона своего голоса. Он как-то робко спросил «Папа?..», а потом я с облегчением увидел, как страх в темно-синих глазах моего сына растаял, и он, сняв наушники, сказал:
«Фу-х, я даже испугался! Когда ты хлопнул, я обернулся, и мне показалось, что в дверях висит такое большое облако из тумана, и колышется в воздухе. У меня сердце в пятки, а затем смотрю - ты...», - он виновато усмехнулся, преданно смотря на меня.