— Вы какой-то странный сегодня… — улыбнулся Автономов. — На себя не похожий.
— Да? Ну не каждый же день человеку выпадает на долю брать рейхстаг. — Он вдруг обнял Автономова за плечи и сказал ликующим шепотом: — Счастливый я. Что смерть? Что жизнь? Что большие и малые невзгоды наши? Их даже не видно с той высоты, на которой наше знамя… и я счастлив, счастлив, да! Что мне, простому русскому человеку, привелось взойти одним из первых на эту высоту!.. На вершину мира…
Новая волна дыма рванулась откуда-то на них.
— Что это? — тревожно спросил журналист.
— Фашисты… Они жгут рейхстаг. Они начали свою историю поджогом рейхстага и в огне кончают ее. Ну и пусть горят! Пусть! Нас-то теперь не выкуришь!..
Он схватил Автономова за плечи, притянул к себе.
— Напиши, Федор Петрович, напиши книгу о нас, о нашем сегодняшнем счастье, о нашей вершине…
— Я напишу… — тихо и очень серьезно ответил Автономов.
Дорошенко посмотрел на него, еще раз тряхнул его руку и исчез в дыму.
— Я напишу! — сказал ему тихо вслед Автономов. — Я должен написать. Потому что я шел с ними, я был здесь, я видел.
…Утро второго мая.
Рассеялся дым.
Стихла канонада.
Ночью капитулировал Берлин.
Из подземелья рейхстага длинной вереницей выходят немцы. Раненые. Изувеченные. Голодные. Одичавшие.
Они медленно бредут из подземелья на свежий воздух.
Наши солдаты беззаботно смотрят им вслед.
И только Вася Селиванов да Галя не видят немцев.
Ничего они сейчас не видят. Они стоят, обняв колонну рейхстага, и Вася ножом высекает на камне имена: «Вася и Галя».
…А на куполе рейхстага горсточка бойцов водружает большое победное знамя.
Вот оно развевается на ветру…
Гордо играет в небе.
Бойцы из ружей салютуют знамени.
Весь мир через несколько часов увидел в своих газетах эту сцену. Ее снимали наши корреспонденты на моих глазах.
Отгремел салют.
Бойцы опустили ружья.
И — наступила тишина.
Тишина победы.
Величественная и простая.
— Тишина-а ка-ка-ая! — удивленно сказал сержант Иван Слюсарев и осмотрелся вокруг.
Лежал под ним Берлин, разрушенный, поверженный и побежденный.
Ржавая пыль струилась от развалин.
— И Россия — там! — сказал светлоусый солдат и повернулся лицом на восток.
И все повернулись туда же.
Пилотки сняли.
— Вздохнут сегодня наши дома-то! — сказал светлоусый. — В первый раз свободно вздохнут… всею грудью…
— Тяжко было…
— Ну, ничего!
— Одолели!..
— Тишина-то ка-ка-ая!.. — снова сказал, удивляясь тишине, Слюсарев.
— А там, за Берлином, Эльба! — сказал грузин Кантария и показал рукою на запад.
И все посмотрели туда.
— Д-да… — отозвался светлоусый. — Франция там… Потом Англия.
— А Италия где же?
— А Италии надо быть там… — показал светлоусый на юг.
— Нет, там Чехия.
— Чехия левей будет… Я хорошо карту помню. Вот так Австрия, так Чехия, так Италия…
— Тишина какая! Хорошо! — снова сказал Слюсарев. — Хорошо-о! Ничего! Живи. Живи, человечество. Живи мирно. Радуйся! — И он помахал в воздухе пилоткой.
…Тихо течет Эльба.
Медленно пересекает ее катер с русскими и американскими офицерами.
На корме сидит Автономов, смотрит в воду.
Катер медленно причаливает к берегу.
Гремит навстречу американский оркестр.
Почетный караул отдает честь русским.
Автономов вместе с другими офицерами садится в машину.
Дорога.
Штаб.
Встреча на Эльбе.
И покуда гремят оркестры, произносятся спичи и со звоном встречаются бокалы, — Автономов бродит среди американских солдат у штаба, всматривается в лица, пытается заговорить.
Много негров среди солдат.
Много парней в очках.
Много фотокорреспондентов.
Мало обветренных и обожженных боем лиц.
Вдруг Автономов сталкивается со знакомым.
Он сразу узнает его. Это Мак Орлан. Американский корреспондент.
Он окликает его.
Американец, чуть-чуть подвыпивший, радостно трясет его руку.
— Хэлло! Гау ду ю ду?
— Вот мы и встретились! — отвечает Автономов. — На Эльбе.
— А? Хорошо? Это второй фронт, а?
— Да. Ничего…
— Ничего? О, это русское «ничего»! — хохочет Мак Орлан. — Нет, это хорошо. Это грандиозно! Мы, американцы, как всегда, пришли вовремя. И выиграли войну.
— Вы выиграли?
— О, с вашей помощью, разумеется. Вы немного помогли нам, да. Я признаю. Вы хорошо удержались. Но, — он лукаво сощурился, — но мы высадились в Нормандии, и — блицудар — и Гитлера нет. А? Что вы теперь скажете?