«Нехорошо как вышло! — подумал Андрей, садясь. — Очень нехорошо! Некрасиво! А кто виноват? Я ли один, или уж время такое… лихолетье, война?»
Неожиданно пришел Тарас. Ему, видимо, бабка уже сказала о гостье. Он шагнул прямо к ней и низко-низко ей поклонился.
— Спасибо тебе, женщина! — сказал он, и голос его дрогнул. — За душу твою спасибо. За твое человечество. Только не того ты человека спасла. Не стоит этот человек того… — Он презрительно взглянул на сына и вышел.
Всем стало еще более неловко.
— Сердитый у нас дед… — извиняясь, сказала Антонина. — Принципиальный… Вы уж не взыщите. Такой…
— Нет, я ничего… Ничего… — торопливо сказала Лукерья. — Я что же? Я ведь только поглядеть зашла, убедиться: живой ли. А теперь я пойду, — заторопилась она.
— Куда же вы? — испугалась Антонина. — Оставайтесь у нас. Переночуйте. Погостите. Как же так? Так нельзя, — и она оглянулась на мужа. Тот стоял молча, потупившись.
— Нет, нет, спасибо, спасибо, не беспокойтесь… — засуетилась Лукерья. — Я тут у сродственницы. — Она встала и хотела уйти, но не знала, что делать ей с узелком, который все время лежал у нее на коленях. — Извините, — нерешительно сказала она, подымая узелок… — Это я… в подарок, — она посмотрела на Андрея, потом на Антонину и протянула узелок ей.
— Нет, нет, не надо, что вы! — отшатнулась та и замахала на нее руками.
— Не обижайте! — тихо проговорила Лукерья.
Андрей пошел провожать ее. Антонина молча смотрела с крыльца, как шли они рядом. Она вздохнула и опустилась на ступеньки…
— Какая женщина хорошая! — умильно сказала бабка Евфросинья, развязывая узелок. — Вот подумала про нас. Гостинчик припасла. А семье — все поддержка.
Тарас услышал это и выбежал из своей комнаты, багровый от стыда.
— Догони! — закричал он сердито. — Отдай! Что же, мы нищими уже стали? Милостыню берем? — Но тут он увидел Марийку: девочка бескорыстно счастливыми глазами, как на чудо, смотрела на яйца. Тарас махнул рукой и вышел во двор.
«Нищие! Хуже нищих!» — подумал он и, покачав головой, оглядел дом и хозяйство. Все покосилось… Сарай, как старик, сгорбился, дом еле дышит… надо бы чинить, да где уж!.. «Человека тоска ест, металл — ржа, а дерево — черви. Так уж заведено. Все прахом пошло. Впору для всей фамилии гробы готовить. Да и на гробы, — горько усмехнулся он, — леса нет. Только и есть всего три сосновых доски в хозяйстве».
4
Три сосновых доски… Из них даже гроба не сделаешь! Но Тарас и не собирался сколачивать гроб для себя. Он еще не хотел умирать, он еще не лишился веры.
Из сосновых досок он сколотил ящик. Приделал к нему колесо. Прибил ручку. Получилась тачка.
Бабка Евфросинья тревожно следила за работой мужа: — Идти собрался, Тарас?
Он не ответил.
— Может, обойдемся? — нерешительно сказала она.
Он досадливо передернул плечами:
— Э! Пустые слова!
— Сам пойдешь?
— А кто же? Больше идти некому.
— Может, Андрей? — осторожно спросила она.
— Андрей до нас не касается! — хмуро отмахнулся старик.
Бабка Евфросинья грустно покачала седою головой.
— Не такие твои года, чтоб идти, Тарас… — вздохнула она.
— Да, — криво усмехнулся Тарас. — Не такая мне старость причитается за мой труд на земле. Ну, да что толковать! Не умели свое право защитить, не сумели своих сынов воспитать — теперь обижаться не на кого.
Вечером бабка Евфросинья и Настя собирали Тараса в дальнюю дорогу. Вытаскивали из заветных сундуков платья, костюмы, белье, стряхивали нафталин, разглядывали вещи на свет: возьмут ли в деревне, что дадут за них? О каждой вещи, вытащенной из сундука, бабка Евфросинья могла бы рассказать целую историю: как откладывались из получки деньги, как долго совещались все женщины дома и как потом, всей семьей, шли покупать. Но об этом лучше было не вспоминать. Бабка Евфросинья и не вспоминала, а только вздыхала тайком от Тараса, складывая вещи в тачку.
Но один сундук она долго не хотела отпирать. Все обходила его и снова к нему возвращалась.
— Тут Настюшкино приданое, — сказала она наконец.
— Вот как! — удивилась Настя. — А у меня и приданое было!
— А как же? — обиделась мать. — Не хуже, чем у добрых людей.
— А я и не знала! — засмеялась Настя. — Ну, отпирайте, мама! Женихов все равно нет. Не идут женихи, задержались за Доном. Отпирайте!
Настюшкино приданое тоже пошло в тачку.
Ночью пекли Тарасу на дорогу лепешки из последней муки.