— Настя? — сердито воскликнул старик.
— Да, Настя, — усмехнулся Степан.
Тарас разгладил усы.
— Хорошо, — сказал он. — Только сперва я ее выпорю. Можно? А потом уж, ладно, скажу: веди, мол, меня, старика, куда надо, Настя!
8
К Насте, запыхавшись, прибежала ее школьная подруга Зинаида.
— Ой, Настя! — закричала она с порога. — Павлик пришел!
Настя почувствовала вдруг, как сердце в ней оборвалось и покатилось… покатилось… Но она даже с места не встала и спросила спокойно, почти равнодушно:
— Павлик? Где же он?
Подруга смотрела на нее с жадным и откровенным любопытством. «Ой, Настька!» — все время вскрикивала она. Равнодушие Насти ее озадачило и даже обидело почему-то.
— Ох, бесчувственная ты, Настька! — сказала она, жеманно поджимая губы. — Тебя никто не будет любить. Я Павлика на улице встретила, — прибавила она нарочито небрежно. — Могла и не встретить. Подумаешь! — Но не выдержала тона и закричала с восторгом: — Ой! Настька! Он тебе записку прислал.
— Дай.
Настя взяла записку и почувствовала, что щеки у нее пылают. «Настя! Буду ждать тебя в пять часов возле школы. Ты сама знаешь где. Павел».
— Какой он… стал? — тихо спросила она.
— Ой, Настя, черный весь! Страшный.
Настя попыталась представить себе страшного Павлика — и не смогла. Он вспоминался ей синеглазым, холеным юношей с румянцем во всю щеку. За этот нежный, девичий румянец да за постыдную для мужчин, по мнению десятого класса «Б», страсть к поэзии мальчишки прозвали его «барышней». Его никто не звал Павлом, все Павликом — и родные, и товарищи, и учителя.
Было без десяти пять, когда она подошла к школе. Павлика еще не было. Настя нашла окна своего класса и через разбитое стекло заглянула туда. На нее пахнуло холодом и сыростью пустого, заброшенного здания. У стены черной грудой вздыбились переломанные парты. И ее парта там. Ее и Павлика. Их парусная лодка, на которой плыли они вместе в жизнь. Это было в стихах Павлика. Парусом он называл мечту.
Настя долго простояла у окна. Было грустно и одиноко, как всегда бывает у развалин родного дома, где ты прожил свою жизнь, — большую или малую, все равно. Наконец она оторвалась от окна и пошла вдоль фасада школы. У парадного подъезда стоял скелет из школьного музея и скалил на Настю зубы. «Кто ж его вытащил сюда? — удивилась Настя. — Должно быть, немцы… Зачем?» Она пошла вдоль забора школьного сада. Деревья стояли голые, черные, заплаканные, как вдовы. Мокрый осенний ветер качал их. Простонав, они медленно валились набок. Вот одно упало, вот второе… Настя испуганно, ничего не понимая, заглянула через забор и увидела: немецкие солдаты, сняв куртки, рубили школьный сад.
— Настя! — вдруг услышала она тихое восклицание за спиной.
Она обернулась. К ней протягивал руки Павлик.
Она взглянула на него и отшатнулась. Боже ты мой, что они с ним сделали! Павлик был худой, черный, оборванный. «Где же твои синие веселые глаза, Павлик?» — чуть не закричала она. От него пахло потом и горькой махоркой.
Он восхищенно глядел на нее.
— Вот ты какая стала! — растерянно пробормотал он и почтительно опустил руки.
— А ты… вот ты какой!
Он только сейчас заметил ужас в ее глазах и опустил голову.
— Какой? — спросил он, глядя в землю. — Страшный?
— Д-да-а… страшный. Черный весь.
Он засмеялся отрывисто и горько.
— Это хорошо, что страшный, — улыбаясь, сказала она и положила ему руки на плечи. — Страшный — значит, честный.
— Да, — горячо ответил он и жадно схватил ее руки. — Я перед тобой чистый и честный, Настя.
— А перед всеми? — осторожно спросила она.
— И перед всеми.
Она радостно засмеялась.
— А я? Страшная я?
— Ты? — восхищенно воскликнул он. — Ты стала большая… Красивая…
— Но я тоже… честная, — прошептала она, опуская глаза.
— Перед всеми?
— И перед тобой тоже.
Он тихо, благодарно сжал ее руку в своей. Теперь они стояли молча, не глядя друг на друга.
С тяжким стоном упало дерево в саду.
— Что это? — вздрогнул Павлик.
— Немцы сад рубят… — ответила Настя.
Ее лицо вдруг покрылось краской. Он покраснел тоже.
— Наш сад? — прошептал он. — Помнишь?
— Помню, — чуть слышно ответила она. Он не услышал ответа, а почувствовал его по губам, как тот первый и единственный поцелуй в саду.
— Там еще дерево было… — задыхаясь, сказал он. — Помнишь?