И только этого не было — виселицы. Тарас невольно остановился.
Много виселиц было на его пути, мог бы и привыкнуть. Но к виселице привыкнуть нельзя.
На этой виселице висела девушка. Тоненькая, худенькая, словно подросток. Девичья головка ее беспомощно свесилась на плечо и застыла.
Тарас шагнул ближе, всмотрелся и вдруг закричал так страшно, что камни мостовой должны были б задрожать.
— Настя! — и грохнулся на мостовую без чувств.
…Он очнулся дома в постели, над ним склонилось заплаканное, сморщенное лицо жены.
— Мать! — тихо позвал он. — Что же ты дочку-то? Дочку-то?..
Она припала к его груди и заплакала.
Он провел рукой по ее седым волосам.
— Молчи, мать, молчи! — сказал он чуть слышно. — Насте слез не надо, — и разрыдался сам.
Павлик стоял у дверей, опустив голову, — плакать он уже не мог. Это он нашел и привез на тачке Тараса. Он узнал его по страшному крику: «Настя!» Он и сам в первый день кричал так.
А плакать он уже не мог. Два дня простоял он у виселицы, подле Насти. Его никто не гнал, немцам теперь было не до него. Он смотрел в синее лицо Насти, в ее глаза, подернутые тонкой пленкой смерти, казалось ему: Настя с ним разговаривает. Она всегда была молчаливая. Она всегда умела разговаривать молча. «Ты отомстишь за меня, Павлик, правда?» — спрашивала она. «Правда! — шептал он. — Научи, как отомстить за тебя, чтоб ты довольна была!» Она молчала. Только чуть насмешливо кривился ее скорбный рот. Она встретила смерть гордо. Она палачам смеялась в лицо, а Павлику казалось: это она над беспомощностью его смеется. «Только не стихами, Павлик. Стихов не надо!»
— Доченька! Доченька моя! — причитала бабка Евфросинья. — За что ж они тебя, невинную! Не украла, не обидела…
— Молчи, мать, молчи, — тихо шептал Тарас. — Настю не обижай.
— Хоть похоронить бы дали! — плакала Евфросинья. — Поцеловать глазки ее синие… Обмыть…
— Молчи, мать, молчи! Не такие поминки Насте надо.
— За все отомстят, — тихо сказал Павлик. — Только научите как, чтоб она довольна была.
— Это кто? — спросил Тарас, показывая на Павлика.
— Это Настин товарищ, — сказала Антонина. — Он и привез вас домой.
— Мне моей жизни не жалко, — взволнованно сказал Павлик. — Только что ни подберу, — все для Насти мало. Ведь она такая была… такая…
— За нее сыны мои отомстят! — проговорил Тарас. — Народ отомстит, не забудет! — Он вдруг что-то вспомнил и обвел глазами столпившихся у постели людей, словно кого-то искал. — Где Андрей? — спросил он, хмуря брови. — Что ж его в нашем горе нету?
— Андрей? Андрея нет… — прошептала Антонина и вдруг заплакала.
— А где же он?
— Ушел Андрей… Вскоре после вас и ушел.
— Куда?
— Не сказал. Только приказал: передайте отцу, он обо мне еще услышит.
— Та-ак! — сказал Тарас. — Один я! — Он взглянул на заплаканных женщин. — Что ж вы меня в постель уложили? Мне сейчас лежать нельзя. Пустите.
Он встал и медленно разогнул спину.
— Палку мою дайте… — глухо сказал он. — Мне теперь без палки… будет трудно.
Ему подали палку, и, опираясь на нее, он пошел через всю комнату к Павлику.
— Как тебя зовут? — спросил он, останавливаясь перед ним.
— Павел.
Тарас долго и молча глядел на него. Потом тихо произнес:
— Проведешь меня к верным людям… Насти нет, ты меня поведешь. Ничего. Кровью покорены мы, кровью и помстимся. Ничего. Ничего…
На другой день Тарас пошел к Назару. Он нашел его лежащим в белой рубахе под иконами.
— Ты это что, Назар? — испуганно спросил он.
Сосед медленно повернул к нему лицо.
— А-а, Тарас! — бледно улыбнулся он. — Вовремя! Застал.
Тарас сел у постели и осторожно взглянул на Назара. Был сейчас сосед тих и светел, словно от него отлетело уже все земное и покинули его обычная суетливость и суесловие. Он уже простился с землей. Дел у него тут не осталось.
— Нехорошо, Назар! — укоризненно покачал головой Тарас. — Плохое ты время выбрал.
— Не я выбирал. Смерть за мной повестку прислала.
— А ты не иди! Не покоряйся!
— Смерть не Гитлер, ей не покоряться нельзя, — кротко возразил Назар и вздохнул. — О твоем горе слышал, сосед. Всех они казнят, супостаты. Кого быстрой мукой казнят, а вот нас — медленной…
— Нельзя тебе помирать, Назар! — снова сказал Тарас. — Я к тебе с делом пришел.
— Я дела кончил, — тихо прошептал Назар. — В том прости меня, сосед.
Они оба замолчали и задумались. «Вот и пожито на земле много, — удивленно думал Тарас, — и корни пущены, а смотри — уходит человек с земли легко, будто и не жил. Что ж она, смерть? Что ж ее бояться? Умирать легко, — жить, выходит, труднее!»