– Вот бл…ть, не успели, – выразил мысли всех находящихся в салоне Ахтыркин, натягивая на руки кожаные перчатки. Предупреждая желание поскорее выскочить из машины, по рации раздался голос командира:
– Двери не открывать. Из автобусов не выходить. Сидим в автобусах.
– Никому не выходить, – повторил Иван команду, чтобы все услышали. Через окно было видно, как мимо автобуса в сторону выхода из метро «Крещатик» пробежали несколько парней лет по двадцать пять-тридцать, на ходу сдирая балаклавы с головы. Двое из них остановились и, подобрав несколько камней, бросили их в милиционеров и побежали догонять товарищей.
– Смотрите! Смотрите! Суки, что творят! – привлек внимание товарищей Андрей Кольницкий. Все бросились к окнам, выходящим на майдан. На ступеньках лежал споткнувшийся беркутовец, а один из активистов пытался достать его тлеющей палкой. Еще трое стояли рядом и с интересом наблюдали за товарищем, иногда подбадривая его. Боец отбивал палку, из которой сыпались искры, сжатой в кулак рукой. Сзади к активистам подскочили коллеги бойца и стали вбивать палками в них уважение к милиции. Радикалы, прикрываясь руками, бросились бежать. Их никто не преследовал, милиционеры помогли подняться своему товарищу и растворились в темноте.
– Ну, ты видел, что творят, гады, – метался по автобусу, как тигр в клетке, Миша Ахтыркин.
– Он же хотел ему палку под шлем засунуть. Может подмогнем пацанам? Что сидеть? – загорелся Леха Каустович.
– Сидите! Вы думаете, мне легко смотреть на то, что происходит?
В передние двери заходил командир. Услышав последние слова Алексея, он постарался успокоить подчиненных.
– Приказ сидеть в резерве. Там и без вас народа хватит.
– Товарищ полковник, а можно выйти покурить? А то ухи пухнут, – задал вопрос Миша Ахтыркин, показывая свое большое красное ухо.
– Ну, тебе можно, – засмеялся командир, – задние двери открой, в них покури. На улицу не выходить. Одас, закрывай двери.
Полковник вышел на улицу и пошел к следующему автобусу. На майдане уже все успокоилось. Активисты разбежались и по площади ходили несколько человек в гражданской одежде. Офицеры собирали бойцов «Беркута» и уводили их в автобусы. Вэвэшники снимали привезенные железные щиты-парапеты и выставляли их в ряд.
– Все, кина не будет, будут танцы, – Гена расслабленно откинулся на сиденье, расстегивая липучки на бронике. Накал страстей стал утихать. Как всегда, нервное напряжение сменялось апатией и расслабленностью. Бойцы рассаживались по своим местам. Миша, снимая перчатки, которые он несколько минут назад с таким энтузиазмом надевал, бурчал:
– Если бы не этот вонючий «Икарус», сто пудов бы успели.
– Давайте поедим, а то после этих нервов так жрать захотелось, – внезапно подал голос до этого постоянно молчавший Американец.
– Точно. Я давно уже хотел предложить то же самое, – заявил Одас, перелезая из кабины в салон. В правой руке он тащил большой черный пакет. – У меня еще сальцо домашнее осталось, пара банок сардин в масле и три огурца свежих, – радостно улыбаясь, рассказывал Игорек. На заднем сиденье быстро накрыли стол. Иван тоже присоединился к товарищам, притащив с собой банку тушенки и оставшуюся от привезенных из дома продуктов пачку печения. Гена к раннему завтраку присоединиться отказался:
– Я в шесть часов утра есть не могу. Лучше посплю. За столом все разговоры сводились к только что произошедшему на майдане. Все поддерживали Мишу Ахтыркина, что разогнать эти сборы нужно было уже давно, а не играть в демократию и тянуть до сегодняшнего дня.
– Может, сегодня домой отпустят? – высказал, запихивая в рот очередной бутерброд с салом, мучившую почти всех мысль Игорь Одас. Все разговоры переключились сразу на поездку домой и выяснилось, что почти у каждого дома куча неоконченных дел и неразрешенных проблем. В разгар словесных дебатов Гриша Степаненко достал из сумки последнюю баклажку «Кока-колы» и, перебивая товарищей, спросил, кивая головой на бутылку:
– Кто-то будет пить?
– Ну везде эта Америка лезет, – протягивая Грише кружку, улыбнулся Леха Каустович.
– Наливай! – подставил свою огромную чашку Миша Ахтыркин. Попив «Кока-колы» Иван встал.
– Ну, раз у вас больше ничего нет, мы, пожалуй, пойдем.
Убрав со стола, все стали расходиться и укладываться спать. Когда Иван вернулся, Гена уже мирно похрапывал, развалившись напротив и подложив под голову бронежилет вместо подушки.
– Вот у кого нервы железные. Спит как трофейная лошадь, – высказался Одас, расстилая на двигателе спальный мешок и бросая сверху бушлат. Гена прекратил храпеть, открыл один глаз и, подняв указательный палец, пафосно произнес: