Но особое внимание Лорелеи привлекло то, как он развлекал офицеров ограбленного корабля. Она прочла, что однажды разгрузка британского корабля заняла у них неделю и на все это время офицеров обеспечили музыкой и питанием.
Как это может быть?! Но зачем бы ему писать ложь в бортовом журнале? Она услышала шаги. Быстро захлопнув журнал, она положила голову на стол и притворилась, что спит.
Дверь открылась, вошел капитан. Лорелея подняла голову и увидела, что он бледен, а его рубашка в крови. Она вскочила на ноги:
– Что с вами?
Он посмотрел на нее, и она поняла, что он забыл, что она в его каюте.
– Я в полном порядке, – сказал он, подошел к навесному шкафчику возле кровати, достал бутылку рома и сделал большой глоток.
Он вовсе не был в порядке, Лорелея это видела. Случилось что-то такое, что его потрясло. Она испугалась и пришла в замешательство, ведь он всегда был таким уверенным и расчетливым.
А сейчас перед ней был страшно уязвимый Черный Джек.
– Что случилось? – спросила она.
Он сделал еще один глоток и поставил бутылку на место. Не обращая на нее внимания, открыл сундук и вынул свежую рубашку. Когда он снял с себя рубашку, Лорелея разглядела многочисленные шрамы, особенно на спине. Никогда в жизни она не видала ничего подобного. Один длинный след на спине выглядел как ожог, другие были шрамами от пуль или ударов сабли, не говоря о повязке, которую он все еще носил под рубашкой на плече после подлого выстрела Джастина ему в спину.
Джек переоделся и сунул грязную рубашку в полотняный мешок, потом глубоко вздохнул и повернулся к ней.
– Томми потерял левую руку, – сообщил он.
– Томми?
– Да, тот пожилой моряк, который утром приносил вам краски. В него попал осколок шрапнели.
– С ним все будет хорошо? – спросила она.
– Сомневаюсь. Это очень опасное ранение. – Он сжал зубы.
Ей мучительно хотелось погладить его по лицу, чтобы смягчить горе, но он не такой человек, с которым нянчатся женщины, скорее всего он сочтет ее попытку жестом покровительства.
– Мне очень жаль, – сказала она.
– Неужели? – ядовито спросил он. – Будь ваша воля, вы бы изжарили всех нас на медленном огне.
– Это неправда!
– Неправда?
И она впервые поняла, что это действительно неправда, она не хотела зла этому человеку за то, что он с ней сделал. Да он ничего и не сделал, он только дразнил ее и совсем чуть-чуть помучил – ничего такого, за что следовало бы отнимать у него жизнь, не говоря уж о его команде.
Он пират, напомнила она себе. Ну ладно, пират, но совсем не такой, каким она себе представляла пиратов. Настоящий пират отрубил бы человеку руку и смеялся, а этот стоит перед ней, потрясенный горем.
– Неправда, – с жаром повторила она, – я вам уже говорила, что не люблю, чтобы люди страдали.
– Говорили. – Он подошел к мольберту, взял кисть и большим пальцем провел по щетине. – Я сейчас недостаточно хорошо себя чувствую, чтобы сидеть и позировать. Возможно, позже.
По непонятной причине Лорелее не хотелось уходить. Улыбнувшись, она вздохнула:
– Почему каждый раз, когда я хочу кого-нибудь рисовать, все так говорят? Теперь я знаю, почему люблю рисовать фрукты: они не могут встать и уйти.
Джек смотрел, как она уходит. Он ничего так не желал, как остаться один, но и не хотел, чтобы она уходила. Впервые он почувствовал, что она с ним не борется, не осуждает.
«Вот уйдет она, и что ты будешь делать? Сидеть и хандрить по случаю того, что из-за тебя пострадал человек? Ты не мог это остановить. Ты лез из кожи вон, чтобы такого не случилось, а в том, что произошло в бою, нет твоей вины».
Он это знал, но ему было больно, еще больнее было от мысли, что Лорелея уйдет.
– Подождите.
Она остановилась, оглянулась.
– Я не такой, как другие ваши знакомые.
– Совершенно верно.
– Да? Тогда я вас не отпускаю. Оставайтесь, мадам художница, посмотрим, на что вы способны.
От ее улыбки у него потеплело на душе.
– Замечательно, – сказала она и, взяв его за руки, отвела к окну и показала на кресло с красной плюшевой обивкой. – Сядьте сюда.
Джек сделал, как было велено. Лорелея некоторое время смотрела, потом походила по каюте, глядя на него под разными углами. Она задумчиво хмурилась и была так восхитительно хороша, что Джек сомневался, долго ли сможет держать себя в руках, чтобы не накинуться на нее с поцелуями.
– Так не пойдет, – вздохнула Лорелея и подбоченилась.
– Что не так?
– Все. Вы совсем не похожи...
– На пирата?
Она сморщила носик, как будто его подсказка разозлила ее, хотя он не мог сообразить почему.
– Нет, с этим все в порядке. Я хочу уловить вас.
Джек встал и подошел к ней.
– А я очень хочу, чтобы вы меня уловили.
– Джек! – В ее голосе послышалось предупреждение, она схватила его руки и прижала к бокам.
Он улыбнулся. Впервые она назвала его по имени, сказанное ее сладким контральто имя звучало чудесно. Он провел пальцем у нее под подбородком.
– Закройте глаза, – прошептал он.
– Вы собираетесь меня поцеловать?
– Ш-ш-ш... Доверьтесь мне.
Он увидел сомнение в ее глазах, но потом, к его удивлению, она подчинилась. Джек дотронулся до ее губ. Лицо у нее было белое, как чистейшие сливки, морщинка на переносице напомнила ему мускатный орех. О да, она редкая красавица, в ней есть огонь и ум, таких женщин он еще не встречал.
– Подумайте обо мне, – сказал он, наклонившись к ее уху, – и скажите, что видите.
Он думал, она скажет – пирата с занесенной над головой саблей, и ответ его ошеломил:
– Я вижу вас таким, каким вы были в таверне, с длинными волосами, раскиданными по плечам.
Она открыла глаза и улыбнулась так, что у него закололо в паху.
– Попались? – со смехом сказала она и, к вящему его изумлению, закинула руки ему на шею и обняла.
От неожиданности Джек замер. Это было легкое, дружеское объятие, оно выражало чистейшую симпатию. Такого Черный Джек еще не испытывал, только Кит так его обнимал. Не догадываясь о его своеобразных чувствах, Лорелея, как белка, пробежалась по каюте.
– Я знаю, что мне надо. – Она потащила его к кровати. Джек вскинул брови. – Я хочу, чтобы вы лежали в кровати.
– Интересная мысль. Я хочу того же от вас.
Она широко открыла глаза.
– Перестаньте, я серьезно, речь об искусстве. Я хочу, чтобы вы лежали так, как я застала вас утром. На боку, глядя на дверь.
Он предпочел бы, чтобы она лежала на боку и смотрела на него. Обнаженная. Такой день настанет. А сейчас надо ей подыграть, пусть ее доверие окрепнет, а когда она будет думать, что держит ситуацию под контролем, и потеряет бдительность, тогда...
Джек послушно лег на кровать. Лорелея подоткнула вокруг него подушки. Его окатил нежный запах роз, и он глотнул блаженное излучение ее тела. Ах, ее груди были на расстоянии вытянутой руки, и все же он не посмел сделать то, к чему призывали его душа и тело. Стиснув зубы, он боролся в себе с адским пламенем, грозившим поджечь его штаны.
– Прекрасно, – наконец объявила она. – Кроме одной вещи.
– Какой?
Она подошла, развязала кожаный ремешок, державший волосы, и стала укладывать их по плечам. Джек затаил дыхание. Руки, забравшиеся в его волосы, обжигали. Не говоря о том, что ее груди были на уровне глаз, так близко, что он мог бы наклонить голову и коснуться губами.
Он скрипнул зубами – пытка оказалась невыносимой. Но если он сейчас прижмет ее к себе, он провалит все – она, конечно, выскочит за дверь, убежит и пошлет его к черту.
Лорелея – художник, она не видит в нем мужчину. Он для нее нечто вроде фрукта, который она собралась рисовать. А вот если он ей подыграет, наверное, она позволит ему... показать свой банан.
– В чем дело? – Лорелея остановилась.
– В чем дело? – повторил Джек и напрягся, гадая, не сказал ли он вслух.
– У вас такой вид, как-будто вам в голову пришла какая-то шутка.