Это было самое сердце праздника. Половина Ассамблеи, казалось, собралась в центре большого зала, кружась на танцполе в ансамблях, созданных в честь самых разных цветов - от корзины с фруктами (лиф, казалось, был отделан настоящим виноградом) до огненного феникса (в комплекте с развевающимся шлейфом из алых и золотых лент). Труппа музыкантов играла с более чем достаточным количеством жизни и страсти, чтобы все танцевали; я почти не сомневалась, что они получат покровительство благодаря своим усилиям сегодня вечером. По краям зала стояли стулья и маленькие столики, на которых сидели те, кто устал от танцев или был более склонен к беседе, а десятки разносчиков эффективно обходили зал с подносами еды и напитков. Место, которое выбрал Кате, был самым тихим в главном бальном зале: не настолько близко к центру, чтобы увлечься танцами, но достаточно далеко от кресел, чтобы нас не прервал благонамеренный знакомый, желающий присоединиться к нам.
Он прислонился к колонне, длинный и жилистый, его плащ из перьев взъерошился на плечах. "Я начну".
"Хорошо". Я подошла поближе, чтобы лучше слышать его сквозь ропот толпы. Нечасто выпадает шанс узнать личные подробности о Повелителе Ведьм, в конце концов.
"Давайте посмотрим..." Его лицо озарила идея. "У меня нет братьев. Я люблю своих братьев".
"Первое должно быть ложью, а второе - правдой", - тут же сказала я. "У тебя есть братья, и ты их любишь. В конце концов, нельзя не любить братьев, которых у тебя нет".
Кате прищелкнул языком, издав ругательный звук. "Не совсем. Я не испытываю любви к своим мертвым братьям, несмотря на то, что их больше нет. Ваша очередь".
Я уставилась на его сложное лицо, насмешливую полуулыбку и тревожные глаза с желтыми кольцами. Его радужки были серыми под меткой мага, почти настолько бледными, что могли бы поблекнуть и исчезнуть.
Неужели он был таким чудовищем, что не испытывал никакой привязанности к братьям, которых потерял? Или это были чудовища, а он от них избавился? Насколько я знал, младенцы-колдуны убивали друг друга еще в колыбели, чтобы определить, кто унаследует владения их родителей.
"Полагаю, вы не будете объяснять это дальше?" спросила я.
Он покачал головой. "Это зависит от обстоятельств. Хотите ли вы полностью объяснить все свои ответы?"
"Возможно, нет". Я сглотнула. "Хорошо, моя очередь. Я, ах..." Проклятье, я должна была придумать что-то умное. "Я никогда не встречала отца своего отца. Я никогда не видела отца своего отца".
Кате поднял брови. "Если только вы не старше, чем кажетесь, первое должно быть ложью. Я знаю, что ваш дед по отцовской линии умер, когда ваш отец был ребенком. Как получилось, что вы его видели?".
Мой позвоночник затрещал. Не было ничего странного в том, что кто-то может знать о моем деде, ведь он стал королем Калламорна, когда женился на моей бабушке. Но Кате ответил так быстро, не задумываясь о цепочке королевских родословных и политических браков, как будто это знание уже было у него в голове.
Эта игра была гораздо менее жуткой, когда я играла в нее со своими двоюродными братьями.
"Его портрет", - сказала я. "Я вижу его каждый раз, когда навещаю свою бабушку".
"Конечно". Кате кивнула. "У вас в Империи так много произведений искусства. Признаюсь, я завидую. Очень хорошо, моя очередь".
Он протянул руку и, не глядя, взял с подноса маленький пирожок; подавальщица, не заметившая его, подпрыгнула от удивления и скрылась в толпе с расширенными глазами. Похоже, среди слуг ходили слухи о Повелителе Ведьм.
Если Кате и заметила, ему было все равно. "Посмотрим", - сказал он. "Вот, пожалуйста: Я не держу обид. Я забочусь о себе сам".
Он отправил пирожное в рот и стал ждать, сверкая глазами, моего ответа.
На этот раз я подумала об этом более тщательно. В Раверране считалось, что Повелители Ведьм ни о ком не заботятся и жестоко обращаются с собственным народом. Это, безусловно, относилось к Рувену, единственному представителю королевской семьи Васкандрана, которого я знала. А Кате казался слишком импульсивным, чтобы затаить постоянную обиду. Но то, как он говорил о Леди Терновника, наводило на мысль о дурной крови между ними, и в тени его глаз таилась некая напряженность, несмотря на его легкий тон и непринужденную позу.
"Я думаю, вы действительно храните обиды", - сказала я.
Он усмехнулся. "Все вороны так делают. Молодец. Ваша очередь".
Я попыталась сосредоточиться на смехе, болтовне и музыке вокруг меня. Мимо прошла дама с вьюнком в волосах, щебеча прической; на танцплощадке я заметила Заиру, танцующую гавот с молодым бароном.
Эта игра имела значение. Если я потеряю интерес Кате, я могу потерять его союз. Но все, что я могла придумать, было либо слишком скучным (я предпочитаю теорию искусности Маскати теории да Барди; я люблю кофе), либо слишком легко угадываемым (я убила человека руками; я убила человека словом). Трудно было думать, когда он наблюдал за мной, уголок его рта кривился от удовольствия.
Была одна интересная деталь во мне, о которой он мог и не догадываться, но это грозило раскрытием секрета. Возможно, пока он мой союзник, но я не хотела, чтобы он знал о моей самой большой слабости.
Он поднял бровь. "Ну?"
Одно уже было ясно. С Кате, если я буду играть осторожно, я проиграю игру.
"Меня отравили сегодня вечером", - сказала я. "Сейчас в моих венах яд".
Он поднял брови. "Я вижу, вы ведете драматическую жизнь".
"В Спокойном городе много всего, но никогда не бывает скучно. У вас есть предположение?"
Он наклонил голову. "Вы были отравлены, но получили лекарство. Второе утверждение - ложь".
"Нет."
Он моргнул. "Нет?"
" Вы угадали неправильно". Я облизала свои сухие губы. " Ваша очередь."
Кате выпрямился, прислонившись к колонне, и озадаченно нахмурил брови, как будто я была новым странным существом, и он не мог решить, опасна я или, возможно, съедобна. "Любопытно", - сказал он. "Полагаю, вы не собираетесь объяснять".
"Вы заметите, что я предпочла избежать этого требования".
"Ну хорошо." На его лице зажглось недоверие. "Действительно, моя очередь".
Он наклонился ближе, пока его губы не оказались возле моего уха. Я чувствовала в нем дикую энергию, заряжающую воздух между нами.
"Я знаю об опасном наследстве, о котором вы даже не подозреваете", - прошептал он. "У меня нет никаких скрытых мотивов ухаживать за вами".
Все мои слова засохли на языке. Я уставилась на него, пораженная молчанием.
Он выпрямился и заложил руки за голову, взъерошив свои черные волосы. "Слишком легко, я знаю. Я вижу по вашему лицу, что вы угадали". Он резко вздохнул. "Мне придется уступить в этом раунде".
"Что?!" Это слово вырвалось прежде, чем я успела его остановить, подхваченное волной возмущения. Как он мог остановиться на этом, размахивая передо мной таким знанием, а потом утаить его?
Но я точно знала, как. Он был хорош в этом, будь он проклят. Теперь я сгорала от желания узнать, что он знал и что замышлял.
Я пыталась держать свое выражение лица под контролем, но по его проклятой ухмылке поняла, что он понял, как меня достал.
"Уступаете, правда?" спросила я. "Конечно, вы не можете так легко признать свое поражение".
"Могу, когда встречу свою пару".
Черт возьми. Он не проиграл, и он знал это. Он перевернул свои карты, чтобы показать мне свою выигрышную руку, а затем отказался ее разыгрывать. "Вы просто сумасшедший человек, лорд Кате".
Он скромно поклонился. "Благодарю вас, миледи. Мы делаем все, что в наших силах".
Когда он выпрямился, его глаза прошли мимо моего плеча, и его улыбка расширилась. "А! Ла Контесса Лиссандра Корнаро".
Я вздрогнула, мое сердце сжалось, как будто оно могло разорваться. Конечно, там стояла моя мать, сияющая в янтарном платье с тонкой вышивкой, превращающей юбки в стилизованную карту Сиренской империи. Ее каштановые волосы искусно ниспадали каскадом на одно плечо, закрепленные элегантным золотым гребнем, который обвивал крошечный глобус, украшенный драгоценными камнями. Ее расчетливый взгляд окинул нас обоих, когда она сделала короткий, но любезный реверанс Кате, что было больше, чем она позволяла большинству королевских особ.