– Пока нет, но скоро. Церемония состоится в Эссексе, в поместье Клэр. Тихое мероприятие, только для близких друзей и родственников, – Уинтерборн взял стебель сельдерея, присыпал щепоткой соли и добавил: – Рейвенел собирается тебя пригласить.
Пальцы Тома рефлекторно сжали дольку лимона, и капля сока брызнула ему на щеку. Он бросил кожуру на тарелку, вытер лицо салфеткой и пробормотал:
– Не могу понять, зачем. Раньше он никогда не вносил мое имя в список гостей да и вообще вряд ли знает, как оно пишется. В любом случае ему не стоит тратить бумагу и чернила на приглашение: я все равно его не приму.
Уинтерборн бросил на него скептический взгляд:
– Ты не пойдешь на свадьбу? Вы знакомы по меньшей мере лет десять!
– Не думаю, что мое отсутствие повергнет его в печаль, – раздраженно проговорил Том.
– Это как-то связано с Кассандрой? – спросил Уинтерборн.
Глаза Северина сузились.
– Тренир тебе рассказал, – скорее констатировал, чем спросил Том.
– Он упомянул, что ты познакомился с Кассандрой и она тебе понравилась.
– Конечно, понравилась, – холодно кивнул Том. – Ты же знаешь, как я люблю красивые вещи. Но из этого ничего не выйдет. Тренир счел мою идею насчет брака не самой удачной, и я полностью с ним согласился.
– Симпатия не была односторонней, – невозмутимо сообщил Уинтерборн.
Заявление вызвало у Тома резкий приступ нервной дрожи в животе. Внезапно потеряв интерес к еде, он принялся вилкой гонять по тарелке веточку петрушки:
– Откуда тебе это известно?
– На прошлой неделе Кассандра пила чай с Хелен, и, судя по тому, что рассказала мне жена, ты произвел на нее сильное впечатление.
Том коротко рассмеялся:
– Я на всех произвожу сильное впечатление, но Кассандра сама мне сказала, что я не смогу дать ей ту жизнь, о которой она всегда мечтала, но главное – не смогу стать мужем, который ее полюбит.
– Действительно не сможешь?
– Конечно, нет! Какая любовь? Ее не существует.
Склонив голову, Уинтерборн окинул его насмешливым взглядом:
– Любви не существует?
– Как и денег.
Теперь Уинтерборн был сбит с толку:
– Денег тоже не существует?
Вместо ответа Том сунул руку в карман и, мгновение порывшись, вытащил банкноту:
– Скажи мне, сколько она стоит.
– Пять фунтов.
– Нет, сколько стоит бумага, на которой она отпечатана?
– Полпенни, – предположил Уинтерборн.
– Именно. Но эта бумажка в полпенни стоит пять фунтов, потому что мы все договорились притворяться, что так оно и есть. А теперь вернемся к браку…
– Yr Duw[1], – пробормотал Уинтерборн, поняв, к чему ведет Северин.
– Брак – это экономическое соглашение, – продолжил Том. – Могут ли люди жениться без любви? Конечно. Способны ли произвести без нее потомство? Очевидно. Но мы притворяемся, что верим в эту мифическую, зыбкую субстанцию, которую никто не может ни услышать, ни увидеть, ни потрогать, хотя истина заключается в том, что любовь – это всего-навсего искусственная ценность, которую мы приписываем отношениям.
– А как же дети? – возразил Уинтерборн. – Разве для них любовь тоже искусственная ценность?
Том засунул пятифунтовую банкноту обратно в карман и ответил:
– То, что дети считают любовью, на самом деле инстинкт выживания. Такой способ побудить родителей заботиться о них до тех пор, пока они не смогут делать это сами.
Уинтерборна ошеломило такое умозаключение.
– Боже милостивый, Том! – он положил кусочек краба в рот и принялся тщательно пережевывать, обдумывая ответ. Наконец, проговорил: – Любовь реальна. Если ты когда-нибудь испытаешь ее…
– Знаю-знаю, – раздраженно перебил его Том. – Всякий раз, когда я завожу подобные разговоры, все мне твердят одно и то же. Но даже если бы любовь существовала, какая мне от нее выгода? Она основная причина иррациональных решений, нередко даже смерти. Я чувствую себя гораздо счастливее без любви.
– В самом деле? – усомнился Уинтерборн, но замолчал, поскольку к их столику подошла официантка с кувшином эля.
После того как она наполнила их кружки и ушла, Риз сказал:
– Моя мать говаривала: «Несчастен тот, кто жаждет завоевать мир, несчастен тот, кто его завоевал». Я знал, что она ошибается: как может человек, завоевавший весь мир, не быть счастливым? Но, разбогатев, я наконец понял, что она имела в виду: то, что сначала помогает нам вскарабкаться на вершину, потом мешает получать удовольствие от успеха.
Том хотел было возразить, что ему удается радоваться жизни, но Уинтерборн, будь он неладен, абсолютно прав: хандра одолевала его уже несколько месяцев. Проклятье! Неужели ему суждено так маяться до конца дней?