========== Часть 1 ==========
Говорят, что разбитое сердце невозможно собрать по кусочкам, позволив ему вновь размеренно биться в груди. Говорят, что время — далеко не всегда хороший лекарь, особенно, в тех случаях, когда изранено не тело, но душа. Говорят, настоящая любовь приходит лишь раз в жизни, все остальное же — только сладостная и желанная иллюзия, столь необходимая тем, кто уже когда-то обжегся, открыв свое сердце. Иллюзия, дарующая надежду на то, что все еще может встать на свои места, а бесконечная вереница неудач и разочарований наконец прервется.
Но можно ли утверждать, что пламенное и неподвластное разуму сердце не способно вновь пылко забиться в груди, даровав своему обладателю еще один шанс на возможное счастье? Ведь любовь неподотчетна никому — ни живым, ни мертвым — и никто не может постичь всех ее необъятных и глубинных тайн. Те же, кто наивно и самонадеянно полагают, что способны объяснить формулу столь странного и противоречивого чувства — глупцы или же безумцы.
Любовь — непостижима, необъяснима, противоречива, опасна. Она пугает, вынуждает стыдиться собственных порывов, бежать от случайных встреч… Однако, вместе с тем, любовь прельщает, манит, завлекая в бездонную и бурную пучину, вынуждая сломя голову бросаться ей навстречу. И нет ничего постыдного в том, чтобы отдаться пылкому и страстному чувству, позволив ему управлять собой.
Ведь даже великие и сильные правители, сколь бы усердно не пытались огородить свое, подобное неприступному бастиону, сердце от прекрасного и пламенного чувства, не в силах противостоять ему. И есть ли вообще смысл сопротивляться тому, что неизбежно, питая наивную и призрачную надежду на то, что подобным образом получится отсрочить момент…
Подобные мысли не раз занимали разум Владыки Эрин Гален, стоило ему поймать цепким взглядом водопад огненных волос, обволакивающий тяжелыми прядями плавную линию плеч и ниспадающий по безупречно прямой спине. В такие моменты Орофериону казалось, что он сходит с ума, лишаясь скудных остатков рассудительности и самоконтроля. И гордый, величественный и холодный король в одно мгновение превращался в безвольную куклу, которой, сама того не понимая, управляла Тауриэль, неосознанно дергая за нужные ниточки.
И Трандуил, долгие годы внушавший себе мысль о том, что стал мертв для любви еще в тот момент, когда его прекрасная, подобная нежному весеннему рассвету, супруга погибла, сраженная в пылу битвы метким выстрелом врага, теперь сомневался в собственных убеждениях. Ведь чувство, которое он питал к Тауриэль, являлось отнюдь не похотью, не желанием удержать подле себя красивую и юную эльфийку и не банальным увлечением, что пропадает бесследно, стоит только получить желаемое. Нет, то была любовь…
Неправильная, недопустимая, противоречивая, необъяснимая и, вместе с тем, пылкая и самозабвенная. Она поработила Трандуила, вынудив его ненавидеть и презирать себя. И эльф, сам того не понимая, сделался рабом собственных чувств к огненноволосой воительнице с горящим блеском в зеленых глазах и пылким и сильным сердцем, бьющимся в груди.
Любовь, испытываемая к Тауриэль, превратилась для Трандуила в наваждение — нечто необъяснимое и противоречивое. И эльф, многие столетия скорбевший по давно ушедшей в мир теней королеве, почувствовал, как сердце вновь пылко забилось в груди. И когда это произошло, Трандуил осознал, что он еще жив, что его душа не погибла вместе с супругой, погребенная под слоями сырой земли.
Трандуил всем сердцем полюбил упрямую, гордую и сильную воительницу, и долгие годы он хранил эти чувства глубоко внутри себя, ожидая наступления дня, когда сможет открыть душу своей спасительнице… Однако этому не суждено было случиться, ведь сердце ее, пылкое и необузданное, принадлежало другому — тому, кто теперь был погребен в королевских чертогах праотцов.
И даже по прошествии трех с половиной лет Тауриэль по-прежнему тосковала по молодому гному… Однако Трандуил, видя ее боль, уныние и печаль, испытывал отнюдь не сострадание, но неправильное и недостойное благородного эльфийского короля чувство — ревность. И к кому же? К тому, кто погиб на поле битвы и был погребен в королевской усыпальнице — так, как подобает потомкам великих и сильных правителей.
Трандуил не мог бороться с мертвецами, не мог управлять сердцем той, которую страстно и пылко любил, и даже над собственным он не имел власти. Правитель, наделенный могуществом, богатством, землями и войском, но лишенный права идти на поводу у своих чувств и желаний. «Король без короны», — высказался бы какой-нибудь дерзкий и острый на язык пьяница и был бы, безусловно, прав…
Ведь королевский венец, каким бы прекрасным и роскошным ни был, останется лишь украшением. Власть же, которой он наделяет своего владельца, недолговечна, не абсолютна и весьма ограничена. И что толку в ней, если ты не способен распоряжаться собственным сердцем?
И даже теперь, сидя на огромном, искусно выполненном лучшими мастерами Эрин Гален троне и обводя пронзительным и холодным взглядом эльфов, что кружились в танце, смеялись, пригубливая вино из серебряных чаш, и оживленно беседовали, разделившись на небольшие группы, Трандуил непроизвольно искал взглядом огненноволосую воительницу… Которая, как он и предполагал, не явилась на торжество, вновь пожелав остаться наедине с собой и со своими горестными и противоречивыми мыслями.
Трандуил натянуто и неестественно усмехнулся, осознав это, однако во взгляде его, против воли, отразились усталость и нечто, отдаленно напоминавшее печаль. И даже поднесенный исполнительным слугой поднос с наполненным едва ли не до краев искристым, цвета спелой вишни вином не смог отвлечь Орофериона от неприятных мыслей о воспитаннице.
Когда же слуга, молчаливо наполнив золотой кубок дурманом, протянул его Владыке, тот секунды просто смотрел на него, словно сомневаясь, стоит ли оно того. Однако, уловив краем глаза выжидающий взгляд юного эльфа, Ороферион принял чашу, почти сразу сделав крупный и резкий глоток, вынудивший его заметно поморщится от обжигающего и терпкого вкуса.
Слуга же, оставив поднос на небольшом столике, расположенном рядом с троном Владыки, смиренно поклонился и, не мешкая ни секунды, отошел в сторону, не желая тревожить «покой» своего короля, который, однако, более не обращал на него внимания, вновь погрузившись в омут противоречивых и напряженных мыслей.
И теперь, сидя на троне и изредка пригубливая терпкий и насыщенный напиток, Трандуил размышлял над тем, что, даже находясь среди огромного числа поданных, можно чувствовать себя безмерно одиноким, даже чуждым. Именно таким он и был — одиноким, оставленным, лишенным друзей и семьи монархом, за которым на протяжении всей его жизни тянулась бесконечная вереница из тяжелых воспоминаний, обид, страхов и ошибок.
Король, обреченный тянуть за собой непосильный груз прошлого и не имеющий возможности поделиться им с кем бы то ни было. И даже слуги, смиренно и безропотно подчинявшиеся воли Трандуила, не могли понять глубин его сердца, ведь для них он всегда являлся неимоверно сложной и запутанной загадкой. Душа же короля была подобна бездонной пропасти, в недрах которой скрывалась его истинная сущность.
Трандуил, горько усмехнувшись, опустил бесцветный и отрешенный взгляд на полы тяжелой королевской мантии и сильнее сжал холодными тонкими пальцами кубок, ощутив, как резной узор впивается в кожу, оставляя заметные след. Голова неприятно гудела от непрекращающейся музыки, а в глазах пестрило от кружащихся в задорном и быстром танце пар, а потому Владыка, не желая долее оставаться на затянувшемся празднестве, медленно поднялся со трона, оставив на нем мантию.