Она невнятно здоровается с сухопарой продавщицей, понимая, что этого взаимодействия ей не избежать.
– Не видела вас раньше в наших краях, – говорит женщина, проводя сканером по банке с растворимым кофе. На ее подбородке Кейт замечает волосок и неожиданно понимает, что не знает, куда девать глаза. Вся кожа покрывается мурашками. Кейт вдруг ужасно смущается того, как одета: ее топ и брюки слишком обтягивающие, слишком откровенные. Саймону нравилось выставлять ее напоказ в таком виде. Демонстрировать.
– Э-э… Я только что переехала, – отвечает Кейт. – Из Лондона.
Женщина хмурится, поэтому Кейт объясняет, что унаследовала домик от родственницы.
– А, вы имеете в виду коттедж Вейворд? В котором жила Вайолет Эйрс?
– Да, я ее внучатая племянница.
– Не знала, что у нее были родственники на этом свете, – говорит продавщица. – Думала, все Эйрсы и Вейворды почили. Конечно, кроме старого виконта в поместье, у которого не все дома.
– Не все, – говорит Кейт, выдавив улыбку, – я Эйрс. Простите, вы сказали «Вейворды»? Я не знала, что это фамилия. Я думала, это просто название коттеджа.
– Фамилия, причем тоже давнишняя, – отвечает продавщица, проверяя пакет молока, – в глубине веков начало берет.
Похоже, она думает, что Эйрсы и Вейворды – каким-то образом родственники. Наверное, она ошибается. Тетя Вайолет тоже была Эйрс и родилась в Ортон-холле. Она, должно быть, купила коттедж Вейворд после того, как покинула дом. После того, как ее лишили наследства.
– Карта или наличные?
– Наличные, – доставая деньги из-под подкладки сумочки, Кейт чувствует на себе взгляд продавщицы. Ее снова посещает чувство, что она вся на виду. Она вспыхивает, гадая, насколько все очевидно. Что она убегает от чего-то. От кого-то.
– Все у тебя будет хорошо, милая, – говорит продавщица, будто прочитав мысли Кейт, и протягивает сдачу. – В конце концов, это у тебя в крови.
На обратной дороге Кейт гадает, что бы это значило.
Кейт ищет бумаги Вайолет, какую-то связь с Вейвордами, ищет повсюду. В ящиках прикроватной тумбочки, в огромном шкафу. Открыв шкаф, она на мгновение замирает, вдыхая запах нафталина и лаванды. Одежда бабушки очень странная, такие вещи можно встретить на благотворительной ярмарке: цветные теплые жилетки, льняные туники, расшитая бисером накидка, отливающая перламутром, будто панцирь жука. Крупные бусы каскадом спускаются с внутренней стороны дверцы, звеня о старое потертое зеркало.
Она не может оторваться от накидки, завороженная тем, как на ней играет свет. Она осторожно проводит кончиками пальцев, ощущая прохладные стеклянные бусины. Затем снимает ее с вешалки и накидывает на плечи. В зеркале отражается какая-то другая Кейт: темный блеск накидки придает ее глазам какую-то незнакомую жесткость.
Стыд опаляет щеки. Она наряжается, будто ребенок. Кейт снимает накидку, поспешно отправляя ее обратно на вешалку. Закрыв шкаф, она снова смотрит на себя в зеркало. Это она: одетая в то, что выбрал он. Ее волосы, обесцвеченные и идеально уложенные, ровно как ему нравится. Женщины с жестким взглядом больше нет.
Она заглядывает под кровать тети Вайолет. Потрепанные шляпные коробки забиты скетчбуками, страницы пестрят подписанными рисунками бабочек, жуков и – Кейт морщится – тарантулов. Тяжелый квадратный предмет, завернутый в муслин, оказывается не фотоальбомом, как ожидала Кейт, а каменной плиткой. Перевернув ее, она видит красный полосатый отпечаток скорпиона.
Из-под одной из коробок выглядывает краешек папки. Кряхтя, Кейт вытаскивает ее.
Обложка выцветшая и пыльная, но бумаги внутри сложены аккуратно: банковские выписки, счета за коммунальные услуги. Несколько старых паспортов. Пожелтевшие страницы усеяны штампами. Она листает один из них, датированный 1960-ми; тетя ездила в Коста-Рику, Непал, Марокко.
В фотографии цвета сепии на первой странице есть что-то знакомое – в этой молодой женщине с темными волнистыми волосами и широко расставленными глазами, в этом родимом пятне на лбу. Она ни разу не видела фотографии двоюродной бабушки в молодости и вздрагивает, когда на нее накатывает чувство узнавания. Тетя Вайолет на фотографии выглядит как… она. Как Кейт.
10
Альта
На свидетельском месте Грейс выглядела такой юной и хрупкой. Бледная кожа под чепцом, большие карие глаза. В тот момент мне с трудом верилось, что это взрослая женщина двадцати одного года от роду.
Казалось, вот только мы были девочками, гонялись друг за дружкой в лучах солнца. Я смотрела на нее, и лето, когда нам было по тринадцать, ярко всплыло в моей памяти.