— Спокойной ночи, мсье доктор!
— Спокойной ночи, мсье капитан!
2Шёл уже первый час ночи, когда генерал Ришелье и полковник Франсуа вышли из машины во дворе военного гарнизона, возле двухэтажного особняка, специально предназначенного для именитых гостей. Некоторое время они стояли молча, дымя папиросами и наслаждаясь прохладой и покоем.
Кроме безмолвных караульных во дворе не было ни души. Густое тёмное небо, множество ярких звёзд, полная луна, будто натёртая чьей-то рукой до блеска, — всё располагало к тихой торжественности. Прохладный морской ветерок приятно освежал разгорячённые лица. Генерал несколько раз затянулся папиросой и отбросил её в сторону.
— Что ж, пора на покой, — сказал он и привычным лёгким шагом стал подниматься на второй этаж.
Полковник последовал за ним.
В холле, удобно расположившись в мягком кресле, спал капитан Жозеф.
— Проснитесь, капитан, — потряс его за плечо генерал.
Сонно моргая, капитан поднялся. Разглядев генерала, вытянулся.
— Простите, ваше превосходительство! Случайно задремал…
Ришелье спросил:
— Ну, Жозеф, какие новости?
Тот с трудом подавил зевок, но ответил чётко, вытянув руки по швам:
— Взорван эшелон нефти, отправленный из Бона в Константину[3], в порту загорелся склад, но…
— Стоп, стоп!.. — генерал поднял руку. — Я не спрашиваю тебя о международном положении. Какие новости в городе?
— А-а, в го-роде… В городе, ваше превосходительство, кроме тех листовок ничего нового нет.
— Ладно. Ступай отдыхать!
Генерал устало опустился на диван.
— Как вы думаете, полковник, глоток виски не помешает?
— Пожалуй, не помешает, — ответил Франсуа, направляясь к столику в углу холла. Налив в бокалы виски пополам с минеральной водой, он придвинул столик поближе к генералу и сел.
Опустив веки, тот некоторое время молчал. Усталость брала своё, а спать всё-таки не хотелось. В мозгу проносились обрывки дневных впечатлений.
— Как вам показался доктор? — спросил полковник Франсуа, сделав глоток из своего бокала.
Генерал поднял голову.
— О докторе особый разговор. Вы мне скажите только, чем он связан с Абдылхафидом?
Франсуа неторопливо стал рассказывать.
— Я уже говорил вам, что отец доктора был фармацевтом, имел две аптеки. Старший его сын, Юсуп, дослужился до унтер-офицера и погиб во вторую мировую войну в Северной Африке, в одном из боёв с наци. Младший, Ахмед, и есть доктор Решид. Почти полжизни он прожил в Париже. Сначала учился в средней школе, потом окончил высшую, стал врачом. Вы обратили внимание на его произношение? Если бы не лицо, ни за что нельзя было бы сказать, что он алжирец. Говорит, сам профессор де Виллак хотел оставить его в Париже при себе ассистентом, но доктор не согласился, уехал в Алжир. Здесь он на первых порах работал в нашей больнице в Оране. А через год с отцовской помощью открыл свою собственную больницу. У него…
— Слишком уж издалека вы начали, господни полковник, — поморщился генерал. — Меня ведь интересует другое, связь доктора с Абдылхафидом.
Франсуа, со свойственной ему обстоятельностью и невозмутимостью, продолжал;
— Я уже подхожу к существу вопроса. Но если хотите, могу ответить коротко: никакой связи нет.
— Какого же лешего ему надо было на сегодняшнем вечере? — удивился генерал.
— Об этом-то я и собираюсь вам рассказать. Отец доктора был близким другом Абдылхафида и далеко не глупым человеком. Плотью и кровью он был араб, но духом — наш. Когда в пятьдесят четвёртом году смутьяны подняли мятеж, он находился в числе тех, кто открыто осуждал мятежников. Он был явным сторонником ассимиляции и, не боясь, говорил: «Для каждого алжирца большая честь стать французом». И сыновей в таком же духе воспитывал.
Генерал вопросительно и недоверчиво поднял брови, однако, перебивать не стал. Франсуа продолжал:
— Отец доктора договорился с Абдылхафидом, что они породнятся. Уже свадьба готовилась, да бедняга скоропостижно отправился к праотцам. Свадебную церемонию, конечно, пришлось отложить. Но тут в игру вступил ваш знакомый из Орана Аббас Камил. Он решил взять Малике за своего среднего сына. Сами знаете, Аббас один из самых знатных и богатых людей в Алжире. Понятно, что Абдылхафиду больше по душе породниться с ним, нежели с каким-то фармацевтом. Однако дочь взбунтовалась: или Ахмед или никто.