— Разве тебе было страшно?
— Очень.
Она с несчастным видом закусила губу.
— Прошу прощения, Дэниел. Я не хотела тебя пугать. При определенных обстоятельствах бывает трудно сообразить сразу.
— К сожалению, эти обстоятельства возникают довольно часто.
Кажется, добавить больше нечего, подумала Генриетта, сжав руки на коленях в ожидании еще больших неприятностей. Она не отрицала право Дэниела наказать ее, но не хотела, чтобы он воспользовался этим правом. Молчание слишком затянулось, а он по-прежнему стоял у двери с мрачным видом. Генриетта глубоко вздохнула.
— Что ты собираешься делать, Дэниел?
— Делать? — Его брови удивленно приподнялись. — О чем ты?
— О, пожалуйста, не будь таким противным, — взмолилась она. — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Я не могу вынести это ужасное ожидание. Я уже достаточно натерпелась сегодня.
— Не более того, что заслужила, — ответил Дэниел, и голова ее уныло поникла. — Непокорное создание, — сказал он.
Она подняла голову и увидела в его глазах веселые огоньки.
— О, ты смеешься надо мной! — Генриетта бросилась в объятия Дэниела. — Я так напугана, а ты еще и издеваешься.
Он крепко обнял жену и погладил по волосам, а она изо всех сил прижалась к нему, ища защиты и утешения. Дэниел сразу забыл о своих страхах, чувствуя тепло ее тела.
— Дэниел, а что значит быть мальчиком на содержании? — Голос ее звучал приглушенно, поскольку Генриетта прижалась носом к его груди, и Дэниел подумал, что ослышался.
— О чем ты?
Она подняла голову, глядя на него любопытными карими глазами.
— О мальчике на содержании.
— От кого ты слышала об этом?
— От турка. Он хотел, чтобы я стала… его мальчиком. Я не поняла, что он имел в виду, но почувствовала в этих словах нечто ужасное, судя по тому, как он смотрел на меня.
— О Боже! Значит, поэтому ты так быстро убежала от него?
Генриетта кивнула:
— Я не могла удержаться.
— Твоя маскировка была очень убедительной. — Голос его дрожал от сдерживаемого смеха. Он боялся, что турки догадаются, кто она, а вместо этого… Дэниел разразился смехом и упал на койку, по щекам его текли слезы.
— Что тут смешного? Что значит мальчик на содержании?
Он сел и вытер глаза.
— Святая невинность. Это мальчик, который оказывает мужчине услуги в постели, как это делают женщины.
Генриетта раскрыла рот.
— Как это?
Дэниел вздохнул и начал объяснять. Глаза Генриетты округлились.
— О небеса! — воскликнула она. — Разве это не больно?
— Не знаю, любовь моя. Я не занимался такими вещами, но кое-кто, по-видимому, получает удовольствие.
Генриетта прикусила нижнюю губу.
— Мне кажется это очень странным, так как мужчина и женщина доставляют друг другу огромное удовольствие. Однако, полагаю, люди имеют право делать то, что им больше всего нравится.
— Только в том случае, если это не причиняет вреда другим. — В голосе Дэниела прозвучали серьезные нотки, и она понимающе посмотрела на него.
— Я не буду заставлять тебя страдать, милый, — сказала она. — Мне хочется помогать тебе в это тревожное время. Может быть, ты считаешь, что я не могу быть полезной, но это не так, и потому я всегда должна быть с тобой.
Дэниел вынужден был признать справедливость ее слов и не стал спорить. Просто решил учесть на будущее, что простым запиранием дверей Генриетту не удержать. Но только одному Богу известно, какие неприятности могут причинить им обоим ее безрассудные порывы, если не удастся их предотвратить.
Глава 13
Мадрид — город, расположенный в узкой долине, вдали от моря, с извилистыми улочками и широкими площадями, жаркий, душный, незнакомый. Генриетта медленно тащилась по улице с корзиной инжира и гранатов в руке. Жаркое июньское солнце нещадно палило, и она старалась укрыться в тени белых домов, выстроившихся вдоль улицы, вытирая рукавом капли пота со лба. Она остановилась у калитки в высокой каменной стене. За калиткой находился небольшой внутренний дворик, затененный увитыми виноградом решетками.
Дэниел сидел на скамейке под апельсиновым деревом и читал какие-то документы. Он поднял голову, когда она вошла, и улыбнулся:
— Что у тебя там?
Генриетта пересекла дворик и наклонилась, подставив ему щеку для поцелуя.
— Фрукты с рынка, который находится рядом с собором. — Она показала мужу содержимое корзины. — Они выглядели очень соблазнительно, и я не могла устоять.
Дэниел откинулся назад, искоса глядя на нее, испещренную солнечными бликами от пробивающихся сквозь решетки ярких лучей.
— Но разве это то, за чем тебя послали?
— Откуда ты знаешь? — Она улыбнулась.
— Потому что сеньора часто жалуется мне на твою манеру делать непредсказуемые покупки. Вчера она просила тебя купить яйца, а ты вернулась с сыром. Сегодня она хотела приготовить к обеду томатный соус.
— Но у меня не хватило денег на помидоры, — парировала Генриетта. — Мы поедим инжир и обойдемся без томатного соуса.
— Скажи это сеньоре.
— О, она начнет причитать и размахивать руками, — вздохнула Генриетта. — А я только стараюсь помочь ей.
— Мне кажется, она скоро предпочтет обходиться без твоей помощи, — осторожно заметил Дэниел. — Ты заставляешь ее нервничать, потому что она рассчитывает приготовить определенное блюдо, но не уверена, что ты принесешь с рынка нужные продукты.
— Пожалуй, ты прав. — Генриетта опять вздохнула, глядя на свою корзину. — Но здесь так приятно делать покупки. Дома я не получала такого удовольствия и в Гааге тоже.
— О, донья Драммонд… донья Драммонд! — Из каменного дома в задней части двора возникла фигура в темном одеянии и поспешила к ним.
Заговорщически улыбнувшись Дэниелу, Генриетта протянула корзину. Заглянув в нее, сеньора Альвара разразилась потоком испанских слов, затем воздела руки, взывая к небесам. Хотя Генриетта не понимала по-испански, чувства, которые выражали эти слова, были ей совершенно понятны. Дэниел, порывшись в кармане, достал монету и протянул ее причитающей сеньоре, которая, продолжая жестикулировать, исчезла со двора.
— Возьми инжир. — Генриетта села на скамейку рядом с Дэниелом. — Как прошло утро? — Она глубоко вонзила зубы в сочную мякоть.
— Трудно сказать… грязнуля. — Дэниел вытащил носовой платок из кармана своего коричневого шелкового камзола и вытер капли сока с ее подбородка.
— Я не грязнуля. — Она увернулась от такого унизительного проявления заботы. — Это неизбежно, потому что фрукты очень сочные. Так почему тебе трудно сказать?
Дэниел нахмурился.
— Они все очень вежливые и радушные, но тем не менее я так и не смог встретиться с королевским камергером, без чьего согласия и покровительства мне никогда не добиться аудиенции у короля Филиппа. Формально мне никто не отказал, но дело не движется. Они улыбаются, болтают всякие глупости, утомляют гостеприимством, но избегают говорить о главном. Не знаю, возможно, они не могут решить, как обращаться с представителем свергнутого короля. В протоколе нет такого положения. — Дэниел печально покачал головой. — Возможно, также, что они узнали об истинном характере моего поручения и, если король Филипп не может или не хочет оказывать услугу королю Карлу, стараются не допустить, чтобы к нему обращались с подобной просьбой.
— Какое разочарование, — искренне расстроилась Генриетта. Она еще не была представлена ко двору, королева тоже пока не приняла ее, поэтому Генриетта не могла посетить ее величество во дворце. Однако она получала приглашения от жен знакомых Дэниелу вельмож. Эти визиты носили строго официальный характер, определенный правилами этикета, и потому Генриетта хорошо представляла атмосферу, о которой говорил Дэниел. — А что это за бумаги?
— Депеши из Гааги. — Дэниел сложил документы, которые читал, когда она вошла во двор, и засунул их глубоко в карман камзола. — Посыльный прибыл сегодня утром.