Боксера унесли врачи, я спустился сам, быстренько топая в сторону раздевалки. Присел там, выставил кости и слегка подшаманил внешний вид. С остальным буду дома разбираться.
- Что... это. – Свесилась с потолка Сигурэ, показывая на кинутую на пол майку, улитую моей кровью.
- С боксером подрался, любимая. Руку сломал. Теперь вот, лечусь.
- Ясно. – Мурлыкнула женщина, устраиваясь на потолке поудобней. Она так может часами сидеть.
- Я скоро закончу все самое главное, и ляжем спать.
- Сегодня... без игр? – Чуть покраснев, что в темноте моей спальни было бы сложно заметить, если бы я не мог чувствовать ее эмоции.
- Можно и с ними, но ты сверху. И по возможности, аккуратно.
- Я... за.
- Это прекрасно. Дай мне десяток минут.
- Я... жду.
Я услышал, как невесомо прошелестела по воздуху небрежно сброшенная на стул юката, за ней пошла кольчужная сетка, а после и набедренная повязка. Меч, метательные звездочки, кунаи, ножи, пилочки для ногтей (две штуки, потому что острые), пара пистолетов, духовая трубка с дротиками и скрепки, остались в юкате, но даже при падении на стул, нигде ничего не звякнуло, не стукнуло, и вообще не показало, что его масса больше, чем у шелка.
На фоне окна, обнаженная фигурка смотрелась нереально, словно богиня красоты сошла на землю и одарила меня страстным взором из-под ресниц. Шмыг, и она спряталась под одеяло. Сосредоточившись снова, все-таки смог приживить кость, но неплотно, так, наживульку, до завтра потерпит, да и за ночь регенерации, работы изрядно по уменьшится. Главное, что “шрапнели” нет, и кусочки кости не плавают сейчас по венам. Это я проверил первым делом, с помощью крови. Все, прочь мысли. Я нырнул под одеяло и притянул здоровой рукой нежное, но такое сильное тело:
- Люблю тебя.
- И... я.
- Вставай. Утро... уже.
- Сигурэ, милая, дай поспать. Мне в больницу только через час.
- Нет. Тебе... звонили. Трижды.
- Вот черт. Что им нужно? – Спросил я, в надежде, что там ничего страшного и главное – срочного. Я уже пять лет, как работаю в муниципальной больнице Токио хирургом, после того, как за два года закончил институт. И за все это время у меня на столе ни разу не умер пациент. Пройдя ординатуру, я стал лечить пациентов так, как считаю нужным. Было много споров, а сколько раз главврач угрожал меня уволить, я даже сосчитать не могу, но я не сдался и ни разу о том не пожалел.
За это время я лечил многих высокопоставленных людей, причем иногда такими способами, что сначала надо мной только смеялись. Ну и правда, их можно понять. Ну кто лечит позвоночную грыжу ежедневным массажем и специальной зарядкой под моим же присмотром, как раз во время ежедневного обхода? Да никто. Ну, кроме меня, понятное дело. Можно было обойтись и иглоукалыванием, но жизненных сил у семидесятипятилетнего старичка уже маловато, пришлось своих подкачать и заставлять приседать, тянуть носочек левой ноги и вытягивать шею. Но факт есть факт – грыжа рассосалась за восемь дней, старичок умотал обратно под руку Наместнику, все-таки советник, то ли второй, то ли третий, не помню, да и плевать мне, если честно. Но не прошло и года, как под мою руку дали целое хирургическое отделение. Вот так, в двадцать четыре года, я стал большим начальником. Нет, вот я просил?! Нафига мне эта возня с бумажками?! Я лечить хочу! Оперировать! А не бумажки перебирать! Впрочем, в огромной череде минусов есть и плюсы. Мой предшественник много и с удовольствием подворовывал, чего я не делаю, а следовательно – деньги идут на нужды моего отделения, а не в карман старому лысому мудаку. К тому же, я беру до десятка пациентов, и никто мне слова не может сказать. Еще один плюс, так это зарплата. У хирурга она высчитывается по рабочим часам. Сколько простоял в операционной, столько “больших” часов тебе засчитают. А откуда у начальника возможность стоять у “станка”? Нет, есть, конечно, время, но его всегда не хватает. Так что, даже если вообще к столу не подходить, то моя зарплата все равно будет больше, чем у любого хирурга. Это радость компенсируется моим обязательным присутствием на всех этих идиотских сборищах, где мы умасливаем спонсоров, чтобы они помогли нам материально, и тут моя злая морда очень даже в тему. Все-таки, меня знают многие серьезные люди. Ко мне едут из таких дебрей, что я и названий-то таких не знаю.
Понятное дело, что не в деньгах дело. Мне за один бой на арене зрители втрое больше месячной зарплаты накидают. Ну, может, я слегка и преувеличиваю, но именно что слегка.
С Сигурэ мы поженились шесть лет назад. Свадьба предполагалась семейной, только откуда-то весь подпольный мир боевых искусств об этом узнал, вот как пить дать, Старейший разболтал, и как только мы сели за стол, стали приходить люди. Большинство прибыли сами, но некоторые, вроде клановых бойцов, присылали доверенных лиц. И все они несли не только поздравления, но и подарки. К концу дня весь двор моего поместья был ими завален. Чего там только не было. А уж сколько гитар надарили, ну точно – Старейший, потому что я тогда только набирал известность на арене, и о моей личности знало всего человек пять, и все они, в той или иной мере, врачи. Далеко не всегда я ухожу с ринга на своих ногах, правда пока что, не проиграл ни одного боя. У меня даже подпольное имя есть – Хи, что значит “Милосердный”. Ведь ни один из моих противников не был убит на арене. Даже тот отпрыск клана профессиональных киллеров, которого натаскивали на кровь на арене, остался жив. Вряд ли он сможет продолжить карьеру, но жизнь я ему оставил, и по сей день считаю именно это самым жестоким своим поступком. Так я его казнил за убийство десяти молодых бойцов, и семеро из них – девушки. Он и пришел-то на арену убивать. Вполне намеренно, специально, ну так пусть узрит обратную сторону монеты. В общем, взбесил он меня. По итогам, у парня перелом позвоночника, мощные повреждения нервной системы (потерял зрение на один глаз полностью и вторым почти не видит) и десяток сложных переломов (кости в крошево). Понятное дело, что никто меня не винил. На этой арене нет правил, да и быть-то не может.
Из клана приходили, но я вполне спокойно и доступно объяснил “тени”, что парня они вырастили не убийцей, а садистом. Так что претензии пусть предъявляют его учителям. В убеждении особенно помог меч Сигурэ, приставленный к шее парламентера и пистолет засунутый в приоткрытый рот удивленного ниндзя. С тех пор мы с женой время от времени отправляем по адресу клана деревянные коробки. Почтой. А в них, пойманные у нас в поместье исполнители, живые, конечно. Сигурэ это веселит, а меня печалит. Заводить ребенка в такой обстановке, полнейшая глупость и безрассудство. Скрываться от клана тоже бессмысленно. Они найдут, куда бы я не спрятался. Это их профессия, их хлеб, и уж в поиске цели они поднаторели.
Отбросил вспоминания и вернулся в настоящее.
- Не... знаю, муж. Сказала... спишь... отстаньте.
- Ну хоть не в стиле Апачая, “Ало, ваши дети у нас”... – вздохнул я. Сигурэ на это только улыбнулась. В последние два года она стала больше и чаще улыбаться. Нет таких слов в японском, чтобы передать, как мне это нравится. – Ладно уж, встаю.
Добрался до телефона и набрал последний номер.
- Семнадцатая Муниципальная, чем могу помочь? – молоденькая медсестра подняла трубку и привычно ответила вместо дежурного.
- Это Мацуда. По какому вопросу мне звонили?
- Господин Мацуда, одну минуту, я узнаю.
Через минуту я услышал в трубке голос одного из моих врачей:
- Господин Мацудо, пациент из ВИП палаты сбежал. Кричал, что это не лечение, а бесчеловечные пытки. – С легкой паникой в голосе доложил мне врач.
- Ну и зачем вам там я? Успокоительное в шприц, охрану на поиски и проверьте сначала не туалеты, а шкафы. И ни в коем случае не снимайте охрану с входной двери. Даже если взрыв раздастся. Все понятно? Когда обездвижите, не забудьте привязать его к кровати. Он буйный. Видимо, сестра в ночной обход отвязала, дура. Все понятно? Приду – проверю.