— Так он, что из квартиры совсем не выходит?
— Ну, почему? Выходит. Один раз в десять дней, за продуктами. По закону подлости последний раз выходил как раз накануне установления за ним наблюдения.
— А почему он на всех фотографиях, в чем мать родила?
— А зачем ему одеваться, если он сутками лежит в кровати и смотрит в одну точку.
— Неужели вот так вот сутками лежит? — удивился Владимир Иванович.
— Да, так и лежит, если, конечно, не считать его походов в туалет да на кухню, чтобы пожрать.
— Ну, а вот на этом фото, неужели онанизмом занимается? — протянул фотографию Николаю Васильевичу Владимир Иванович.
— Да, вы не ошиблись, это его основное занятие после рассматривания стены напротив кровати. Его сексуальным возможностям можно только позавидовать. Для старика это просто невозможно.
— Что же он себе бабу найти не может? При такой внешности у него никаких проблем с этим делом быть не должно.
— По имеющимся у нас сведениям он ее и не ищет. Возможно, в далеком прошлом у него что-то и было, но сейчас нам не удалось обнаружить ни одного свидетеля подтверждающего его контакты с женщинами. А организм ведь молодой сильный, сексуальная энергия требует выхода. Вот он и сцеживается, так сказать, самостоятельно.
— А может ему жить не на что? Может он с трудом концы с концами сводит? И ему просто не до женщин? Работать ведь он не работает, а на пенсию не разгуляешься.
— Нет, он очень состоятельный человек. Нами обнаружено несколько его высокодоходных счетов с весьма внушительными суммами и они медленно, но верно продолжают расти. Происхождение этих денег нам выяснить не удалось, но счета были открыты без малого двести лет тому назад и около ста лет он ими не пользуется.
— Значит, имеет возможность жить хорошо, развлекаться, но не имеет желания, не хочет, — медленно в задумчивости проговорил Владимир Иванович.
— Очень неприятный тип. Ох, совсем мне он не нравится, — тяжело вздохнул Николай Васильевич.
— Это почему же?
— Да, мутный он какой-то. Ну, посудите сами: родственников, включая дальних нет, даже друзей или хотя бы просто хороших знакомых нет, от жизни ничего не требует, ничего ему не надо. Вообще, впечатление такое, что человек ждет смерти, а жизнь доставляет ему только мучения. Такого, если что, и ухватить будет не за что. А вдруг, все, кто воспользуются его услугами, в таких же уродов превращаться будут? Может нам взять, от греха подальше, да и забыть вообще о существовании этого Игнатова?
— Уже не получиться, — с раздражением остановил рассуждения Николая Васильевича Владимир Иванович.
— Что же нам может помещать, это сделать?
— Интересовались уже, тем, что нам удалось нарыть на этого Игнатова. Между прочим, интересовался ни кто, ни будь, а сам Фальковский Михаил Абрамович, а еще Бреннер, Московский, Бердичевский, Ройзман и так далее по списку, в общем, практически все, кто финансировал мою избирательную кампанию. Не от тебя ли к ним информация ушла? — с укором в голосе спросил Владимир Иванович.
— Никак нет, Владимир Иванович. Обижаете, из моего ведомства так просто никогда еще ничего не уходило. Я думаю, это Абрамович разболтал.
— Ну, конечно же, это придурок Абрамович. А я, старый дурак, даже не приказал ему язык за зубами держать. Хотя он все равно разболтал бы, — обреченно сказал Владимир Иванович. — Все эти господа уже весьма в преклонном возрасте и имеют в собственности практически всю страну, а деньги с собой в гроб не унесёшь. Им позарез омолодиться нужно и прямо сейчас. Так или иначе, но вынудят заниматься этим Игнатовым. Хорошо еще, что информация заграницу не ушла. Представляешь, какой бы был скандал? Столько лет проблема вечной молодости решена, а мы и сами не пользуемся, и молчим, и ничего не знаем. Да и сам я, по правде готов на любой риск пойти, лишь бы снова молодым стать и уж тем более умирать совсем не хочется.
— Понимаю. Конечно, как говориться, кто платит, тот и музыку заказывает, — вздохнул Николай Васильевич.
— Можешь не вздыхать, все равно теперь этим делом будешь заниматься до конца. Ты мне еще главного не сказал. Может этот Игнатов все же мошенник? Воспользовался чужими документами?
— Это вопрос не простой. По документам выходит, что Игнатову Александру Михайловичу действительно двести семьдесят пять лет, но вы же знаете, что все документы у нас существуют только в электронном виде и внести изменения в записи не только теоретически, но и практически можно. Было бы желание и определенные навыки, так можно подделать и даты внесения изменений. Поэтому с уверенностью могу утверждать, что этому гражданину точно немногим более ста лет, а вот все остальное может рассматриваться лишь, как возможное.
— И как же вы сто лет смогли доказать?
— Очень просто, нашли мы двадцать семь человек соседей этого странного гражданина в возрасте от семидесяти пяти до девяносто одного года. Так вот, все эти старички и старушки в один голос заявляют, что помнят Игнатова чуть ли не с младенческого возраста и выглядел он тогда, давно, точно так же, как и сейчас на двадцать пять лет. Теперь к девяносто одному году прибавляем двадцать пять и получаем сто шестнадцать лет.
— Умно. Действительно сотню доказал, и доказал достоверно. То, что полный возраст доказать так же достоверно не удалось неважно. Выглядеть в сто лет, так как выглядит Игнатов можно только мечтать. Одно это всех устроит. Наличие феномена можно считать доказанным и доказывать больше нам ничего не надо. Что посоветуешь? Как нам теперь дальше действовать?
— Я тоже считаю, что мы отчетливо фиксируем, казалось бы, совершенно невозможное событие. И доказывать тут больше нечего. Но меня смущает, почему этот Игнатов затаился?
— Да, это выглядит очень даже странным. Ведь мог заработать славу, деньги, с него бы пылинки сдували. Значит, это выяснить не успел? Еще время нужно?
— Я думаю время нужно не совсем мне. Мы проанализировали возможные причины такого поведения и пришли к выводу, что их может быть всего три. Первая — это уникальная особенность организма и он не желает становиться подопытным кроликом. Вторая — его сильно обидели, и он в отместку скрыл свое открытие. Кстати кое, что способное его весьма сильно обидеть мы обнаружили.
— Значит, обида. Это, каким же идиотом надо было быть, чтобы допустить такое и ведь не накажешь. Вымерли эти идиоты и уже давно, — возмутился Владимир Иванович.
— Третья — он просто шизик, — монотонно продолжил Николай Васильевич, без какой либо реакции на замечание Владимира Ивановича.
— Что значит шизик?
— Ну, шизофреник, психически больной. Возможно, у него мания преследования. Вот, он всего и боится. Поэтому и прячется буквально от всех.
— И вы, действительно думаете, что психически больной человек мог обеспечить себе вечную молодость? — засомневался Владимир Иванович.
— Вообще-то есть такое мнение, что все гении немного того, — покрутил пальцем у виска Николай Васильевич. — Нужна основательная медкомиссия. Пусть врачи его осмотрят и скажут, психически здоров он или нет, и есть ли в его организме, какие либо особенности, отличия от большинства людей.
— Что ж нам теперь, все это в районной поликлинике объяснять?
— Зачем? У нас же целая академия имеется, институты геронтологии имеются. Вот пусть академики — геронтологи под видом своих геронтологических исследований в местной поликлинике и проведут обследование Игнатова, а вместе с ним заодно пусть здоровьем и остальных проживающих в районе долгожителей поинтересуются. Им это в любом случае полезно будет.
— Ох уж, эти мне наши геронтологи, — горестно вздохнул Владимир Иванович. — Сколько лет говорят, что вот-вот проблема старения будет решена, а практически у них решается только получение финансирования да степеней, званий и наград. Ну, как таким можно довериться? Они же все провалят.