и подлости
— Эй, парень, уймись! — урезонил его Ерназар. — У поэта должны быть в запасе и добрые, мягкие слова для предводителей народа! Иначе как же они научатся справедливости и честности?
— Ерназар, вот-вот, сам теперь убедился, каков этот Бердах! — пожаловался один из биев. — Он только и знает, что возводить всяческую напраслину на нас! О налоге, видите ли, сочинил песню. Мои людишки выучили ее, подхватили и во весь голос распевают в ауле!
— Ерназар, если Бердах не попридержит свой язык и пыл свой не умерит, он весь народ с толку собьет, начнутся смуты и волнения! — взвизгнул другой бий. — Нам тогда голов не сносить — либо хан ее снимет, либо свои же работнички.
— Ну, поэт, что ты можешь ответить биям? — осведомился Ерназар.
— Без дыма не бывает огня, а без огня — дыма. Верно говорят бии, — громко объявил Бердах.
— Люди, успокойтесь и рассаживайтесь по своим местам, — обратился к толпе Ерназар. — Теперь настал черед выступать другим сказителям и певцам.
— А как же Бердах? Мы хотим его слушать! Пусть еще поет! — слышалось отовсюду.
— Он будет петь после них.
Вперед выступил пожилой сказитель с кобызом в руках, прокашлялся и запел:
Что плохо, во-первых? Невоспитанная дочь. Что плохо, во-вторых? Внезапно напавший враг. Что плохо, в-третьих? Шуба, сшитая без примерки. Что плохо в четвертых? Бий, не признающий правосудие…Все так увлеклись, что не заметили, как Ерназар потихоньку выбрался из круга и сел на коня.
Каждый раз, когда Ерназар возвращался из Хивы, он заворачивал к Гулзибе. У нее всегда находил душевное успокоение, любовь и ласку. На этот раз он свернул к Генжемурату и, к большому своему удовольствию, застал у него Зарлыка. Друзья обрадовались встрече с Ерназаром — они почувствовали, что нынче он пожаловал неспроста.
— У меня хорошие новости! — Ерназару не терпелось поделиться с Зарлыком и Генжемуратом чувствами, переполнявшими его. — Хорошие новости! — повторил он вместо традиционных приветствий. — У нас появилось знамя, понимаете, знамя для наших действий! — Он повесил свой бийский халат на кереге — деревянной решетке юрты, уселся на пышном новеньком одеяльце, которое расстелила для него жена Ген-жемурата. — Я всегда относился к поэтам как к пустым мечтателям, сладкоголосым птицам. Только что я убедился: поэт может стать знаменем, символом целого народного движения!.. Припоминаю теперь, когда он мне сообщил как-то, что Каракум-ишан его прогнал, я даже его отчитал: почему не захотел учиться? Да, видно, придется мне просить у него прощения. Вот только гордость моя бийская, не знаю, позволит ли склонить голову перед поэтом? — прищурился Ерназар хитро.
— Да о чем ты, Ерназар? Ничего не понимаю! — заволновался Зарлык.
— Ты не о Бердахе толкуешь? — осторожно спросил Генжемурат.
— О нем! Как ты догадался?
— Да уж догадался… Бердах давно говорит языком бедняков и обездоленных. Его песни и должны стать нашим знаменем.
Такой необыкновенный голос, такой музыкант рождается раз в столетие! — восторженно вскричал Зарлык. — Мне довелось как-то услышать его песню против Каракум-ишана. Он исполняет ее тайком! Он так разделал этого святошу!.. — Зарлык поцокал языком.
Ерназар расстегнул пуговицы на рубашке, глубоко и счастливо вздохнул и с наслаждением отведал чая.
— Ну, друг мой Генжемурат, давай выкладывай новости — ближние и дальние! Мы послушаем тебя с превеликим удовольствием! — сказал он. Друзья давно не видели Ерназара в таком прекраснейшем расположении Духа.
Генжемурат бросил на жену смущенный взгляд, помолчал, медленно расправил плечи.
— Самая удивительная новость — русский пароход. Мы видели его вместе с Зарлыком на Арале; он двигается без парусов, под действием пара.
— Да, русские не перестают удивлять нас своими открытиями, своей чудодейственной наукой! — Ерназар одним глотком опорожнил пиалу чая.
— Ерназар, по-моему, главное, что тебе следует знать, — это настроение народа. Он ждет от тебя действий, ждет, чтобы ты выступил наконец… — без обиняков заявил Зарлык.
— Даже среди биев появляется все больше таких, что готовы отойти от хана, — пояснил Генжемурат.
— Это действительно так! — продолжал Зарлык. — Утверждают даже, что Фазыл и тот зол на ханских чиновников. Они заставили его испрашивать разрешение на сегодняшний свадебный той.
— Чтоб он сгинул, этот Фазыл! — в сердцах воскликнул Ерназар. — Он выжимает из людей все, до последней таньга, для своего любимого хана! Самому, видно, мало остается, вот и скулит, жалуется на ханских мехремов! — Ерназар брезгливо сплюнул.