— Вы, оказывается, хвастун, сотник, — слегка поморщилась Гулзиба.
Теперь захохотал Маулен. Он потянул Мухамедка-рима за полу халата и сказал:
— Вставай, пойдем-ка отсюда вместе! Нечего тебе здесь делать!
На улице Маулен поспешил распрощаться с Муха-медкаримом и потрусил домой. «Вот она, удача! Вот он, повод, настоящий повод добиться тебе почета и славы, Маке! Вот оно, твое счастье, привалило наконец, Маке! — Маулен не чуял под собой ног. — Постой, постой, Маке, а не рано ли ты радуешься? Вдруг сотник прихвастнул, решил покрасоваться перед бабой. — Маулен с досады плюнул. — Надо разузнать все у Саипназара!»
Он полетел к Саипназару, но, к своему огорчению, обнаружил у его дома лошадь Шонкы.
— Саипназар-бий, выйди, есть разговор! — позвал Маулен.
Вообще-то Саипназар терпеть не мог панибратского обращения, он усматривал в этом урон своему бийскому авторитету. Но Маулена-желтого он слегка побаивался. «Как ни тощ верблюд, а все же его шкура — груз для осла… — думал Саипназар. — От этого дуралея пользы не дождешься, а вот неприятностей мелких он наделать может. Начнет врать да нести всякую околесицу в Хиве, хлопот потом не оберешься!..»
Саипназар накинул на плечи бийский халат — он надевал его лишь в исключительных случаях, когда хотел продемонстрировать свою власть или оказать уважение посланцам из Хивы, — и предстал перед Мауленом.
— Ха, Маулен, чего шумишь, что стряслось?
— Ты тоже подписался под «Клятвой»? — выпалил Маулен.
Саипназар вспыхнул от негодования и решил сразу же дать отпор этому наглецу:
— Да, я вижу, ты самый что ни на есть доносчик и шпион! Или, как говорят в народе, — белая кобыла!
Маулен побагровел от ярости; Саипназар уже жалел, что связался с этим недоумком.
— Заходи, Маулен, выпьем чаю! — пригласил он его, сбавив тон.
— Я не пойду в дом, в который ты пустил осла! — набычился Маулен.
Озираясь по сторонам, Саипназар отвел Маулена подальше от дома и спросил:
Какой у тебя разговор ко мне?
— Генжемурат и Зарлык повезли «Клятву шестидесяти биев» к русскому царю!
— Неужели? — Саипназар притворился несведущим.
— Ну да! У Ерназара умная, хитрая мать, это она придумала, я уверен! Ну и дела! Ну и чудеса! — повторил Маулен несколько раз.
— Как бы ни подорожало масло для лампы, слепому все равно! Мне нечего их опасаться!
— Э-э, не скажи! Если бросишь камень в грязную лужу, брызги и твою одежду испачкают… Будь осторожен с Шонкы! Он лазутчик Алакоза, все доносит ему!
— А то я не знаю!.. Ерназар, чего доброго, учудит и запишет в этой своей клятве: дескать, все женщины в стране каракалпаков обязательно должны рожать детей! И заставит — хе-хе-хе! — всех мужчин подписываться! Вот охотников-то набежит, тьма-тьмущая! — начал паясничать Саипназар.
— От него и не такое можно ожидать! — серьезно поддакнул Маулен и тут заметил, что из юрты за ними наблюдает Шонкы. Он сразу же стал прощаться.
— Перед тем как будешь спать ложиться, поразмысли о том, как будешь вставать! — загадочно сказал ему на прощание Саипназар.
Маулен ушел, раздосадованный на себя, разозленный на Саипназара: ничего так и не выведал. А выведать надо! «Прежде чем являться к главному визирю, я должен получить точные сведения! Подкачусь-ка я к кому-нибудь, кто уже подписался под клятвой!» Ему пришел на ум Мамыт-бий, но он тут же отказался от этой мысли — уж очень переменчивый у Мамыта характер, что день облачный… А вот Мадреим, решил он, пожалуй, подойдет…
В ауле Мадреима Маулен застал большой скандал. На площади толпились и дрались люди — пыль столбом стояла! Мадреим валялся на земле, его вовсю мутузили аульчане. Кто-то пытался оттащить, разнять их, кто-то, наоборот, засучивал рукава… Маулен заколебался — подъезжать, обнаруживать свое присутствие или нет? Какие бы разногласия и ссоры ни возникали в роду, считалось постыдным посвящать в них посторонних; проведает чужак и разнесет по всему свету об их размолвках — весь род унизит… Маулен сообразил, что ему уже поздновато поворачивать обратно. Он издали рявкнул громогласно: «Ассалам!»-и тем привлек к себе внимание толпы. Завидев Маулена, известного своей болтливостью, все, кто участвовал в драке, разошлись, как по команде; кто-то помог Мадреиму подняться с земли.
Мадреим как ни в чем не бывало обнажил в улыбке свои крупные желтые зубы, поздоровался с Мауленом за руку и пригласил его к себе в дом.
Ты стал свидетелем скандала, Маулен! Прошу тебя, приятель, не срами меня перед людьми, никому — ни слова, ни полслова… Утром нагрянул ко мне Алакоз, разложил передо мной свою «Клятву»-чтоб ей сгореть! — и потребовал: «Подпиши и приложи печать!» — пустился в объяснения Мадреим. — Я не согласился. Я не дурак, чтоб самому лезть в петлю. Потом — как же так? Бийство я от хана получил, могу ли я идти против него?.. Алакоз не стал применять ко мне силу, но, уезжая, предупредил: «На обратном пути вернусь, а ты посоветуйся со своими джигитами, авось они умнее тебя, вразумят, что к чему… Увернуться тебе все равно не удастся!» С этим и отбыл. Я собрал аульчан и сообщил им про клятву эту, не утаил, что думаю о ней. То есть крепко выругал и ее, и Алакоза. Да народ-то тупой, ох тупой! Не понимает он, кто истинно любит его, кто о нем заботится, печется о его же интересе!.. Набросились людишки на меня, как стервятники, сбросили с коня, — разглагольствовал Мадреим без передышки. — Благо, рядом оказались близкие мне люди, иначе измолотили бы меня, душу из меня вытрясли бы!.. Да еще, веришь ли, разорялись: «Не смей хулить нашего Ерназара! Мы им гордимся, он действует правильно! Если велит ставить подпись, — значит, ставь! Все за ним пойдем, все станем соколами!»