— Ну и дела, прямо светопреставление! — изумился Маулен, нервно поглаживая свою рыжую бороденку. Потом сдернул с головы папаху, начал теребить ее. — Что же ты собираешься делать? Ведь Алакоз, хочешь не хочешь, с ножом к горлу подступит!
— По правде говоря, если бы я предвидел, что род мой настроен так, а не иначе, я бы сразу приложил печать!.. Хан далеко, а народ — рядом…
Маулен-желтый резко вскочил с места, будто увидел перед собой змею с поднятой головой.
— Какой же ты трус!
— Хорошо тебе петь, а мне каково?.. — огрызнулся Мадреим.
Маулен не стал больше у него задерживаться. Чтобы люди не догадались, куда он держит путь, Маулен взял сначала направление на север. Отъехав на порядочное расстояние от аула, он, как голодный волк, воровато скользнул в заросли тростника и тамариска, здесь огляделся, отдышался, потом изменил направление — на Хиву.
Вновь и вновь Маулен предавался мечтам о бийстве: «Уж теперь-то я наверняка смогу приставить к своему имени заветное словечко «бий»!.. Если этого, не дай бог, и на этот раз не произойдет, я первый скажу себе: «Маулен, тьфу на тебя! Ничего, кроме плевка, ты не стоишь!»
Конь шел бодро, подгоняемый прохладным ветерком; только сучья под его копытами потрескивали да шелестела сухая опавшая листва. Вдалеке показались величественные минареты Хивы. Маулен умерил бег коня, ему хотелось въехать в священный город чинно и скромно. Он нагнал вскоре человека, который сердито понукал своего осла. «Кого он мне напоминает? — подумал Маулен и вгляделся в него повнимательнее. — Ба, да никак это мулла Шарип?»- растерялся он. Желтая, как цветок тыквы, чалма опущена до самых бровей, глаз не поднимает: мулла явно не хотел, чтобы кто-нибудь его видел и признал… «Верно говорится: собака кусает несчастливого, если он даже на верблюда заберется!.. — подавил горестный вздох Маулен. — И зачем мне только повстречался этот дьявол!..»
Маулен стиснул от злости кулаки, но прокричал весело:
— Здравствуй, мулла Шарип!
Мулла вздрогнул и ничего не ответил, лишь энергичнее стал понукать осла. Это рассмешило Маулена, он захохотал во все горло. Не обращая на него внимания, мулла Шарип гнал и гнал своего осла вперед.
— Эй, мулла! Что это ты такой хмурый? Зубы болят или, может, живот беспокоит? А может, кто-нибудь умирает от нетерпения, ждет тебя в Хиве? — пристал к Шарипу как репей Маулен. — Айдос еще сказывал: в родной сторонушке каждый из нас — орел, а залетим в священную Хиву, сразу в воробьев превращаемся… У нас-то ты знаменитый мулла, но здесь… здесь даже ученик медресе и то важнее и выше тебя! Так что не очень-то заносись и отвечай: зачем несешься в Хиву как оголтелый?
Мулла Шарип не собирался, однако, докладывать этому пройдохе, этому сплетнику, зачем он спешит в Хиву. Не хватало еще, чтобы он пронюхал, что мулле срочно понадобился Каракум-ишан, который сам выехал сюда дня два-три назад.
— Небось донести хочешь, сквалыга, прощелыга недобитый, что аульчане избили своего бия Мадреима?
— Маулен, почему оскорбляешь меня, возводишь на меня напраслину? Да я и слыхом не слыхивал об этом! Я просто на базаре хочу побывать!
— На осле твоем что-то никакого груза не видно. Или, может, твои карманы набиты деньгами и ты желаешь скупить весь базар, а? — не отставал Маулен. — Пожалуй, ты вряд ли успел бы проделать такой путь… Потасовка-то в ауле Мадреима случилась вчера, — размышлял вслух Маулен. — Разве только осел твой с крыльями?