— А ты чего торчишь здесь? Чего не видала? — упрекнул Маулен Гулзибу. — Мой ишан, эта молодая женщина — вдова покойного Сержанбая.
— А чей это ребенок рядом с ней? — с подковыркой вопросил мулла.
— Единственный потомок Сержанбая, — решительно отрезал Маулен.
Между тем ишан приблизился к Кумар-аналык почти вплотную.
— Ты, видно, решила действовать по пословице: поросенок учится хрюкать у своей матери-свиньи? — грозно насупился он. — Мужчине — сабля, а женщине — посуда, запомни!
— Наш дорогой ишан! У всего рода человеческого есть конь, на которого в конце концов усядется каждый. Это гроб. Никто не избежит смерти. В наши дни в любой момент над головами людей может нависнуть беда. Я говорю о войне. Необходимо поэтому научиться хотя бы защищаться, — с достоинством произнесла Кумар-аналык.
— Когда я вступался за твоего сына, я считал, что спасаю орла. Но что же предстает перед моим взором? Вместо орла летают воробушки, а вместо слона за военными упражнениями наблюдают обезьяны! — Каракум-ишан совсем потерял над собой власть.
— Душа матери подобна широкой полноводной реке, ишан! Не пытайся загрязнить ее мусором своей душонки! И не рассчитывай, что она все стерпит, все примет! Коли она переполнится, затопит всех вас!
— Если дуре скажешь, что она красавица, она начинает кривляться! — отрубил ишан и огрел коня плеткой. Его спутники заискивающе захихикали.
— По виду вы — дворец, а внутри у вас — курятник! — бросила ему в спину Кумар-аналык.
Желая сгладить неприятное впечатление от встречи с непокорной, неуемной женщиной, мулла Шарип заговорил:
— Наш ишан, когда корова жиреет, молока у нее становится много-много! Если же жиреет змея, у нее становится много-много яда. Кумар — самая ядовитая змея, змеюка из змеюк!
— Ничего! В каждом ауле бывает своя собачка, которая на всех лает! — презрительно сплюнул ишан.
— Эта женщина жиреет за счет сына, его славы, — негодовал, подстрекал мулла. — Удивляюсь, как он до сих пор разгуливает на свободе, да еще в почете и славе! Все бессильны против него, все! Никто не может его угомонить да укоротить!
Ишан повернулся к нему всем корпусом:
— Мышке и кот кажется львом — слышал ты такое? Пораскинь мозгами, кто мышь, а кто кот!..
Мулла Шарип прикрыл ладонью свой беззубый, какой-то старушечий рот и беззвучно угодливо засмеялся.
— Мой ишан, — Маулен решил переключить внимание ишана на себя, — я счастлив, что мне выпала удача оказаться у вас в попутчиках… Есть один тугой узел, который я не в силах развязать самостоятельно. Помогите мне!
— Что за узел?
— Кого из каракалпаков вы считаете самым умным? Таким… таким, что способен возглавить народ?
— Забавный ты джигит, — скривил губы ишан. — Разве ты незнаком с Фазыл-бием?
— Знаком, конечно, знаком! Но… как же Ерназар Алакоз?
— Ум его еще не созрел. А незрелый ум — что весенний лед или нож — тупой и короткий.
— Мой ишан, а как вы относитесь к поэтам? — Шонкы не желал отставать от Маулена.
— Кто воспевает ислам, тот и поэт! — пожал плечами ишан. — Почему об этом спрашиваешь?
— Есть у нас в ауле бедняк; когда-то он за невесту заплатил калым дынными семечками, хе-хе! А ныне, ныне его отродье — Бердах — корчит из себя поэта!
— Бердах — парень с придурью! Я его выгнал за это из мектеба. К тому же он вредный! Он опять учудил что-нибудь?
— А как же! Все аулы только и делают, что распевают его песню «Налог»! — поспешил сообщить мулла Шарип.
Ишан почувствовал облегчение: «Слава аллаху, песня против меня не дошла еще до людских ушей!» Он решил больше не продолжать разговор об этом поганце поэте и о его порочащих добрых людей песнях.
* * *Когда все расстались и Маулен оказался один, он спрыгнул с коня, повалился на землю. Он катался по земле в ярости, его душила ненависть к счастливчику Фазылу, которого ишан ценит превыше всех. «О, безумный, обманчивый мир! Все свои блага ты отдаешь другим — не мне! А я… Я, как оса, только и выжидаю, кого бы ужалить! Кого же кусать, куда лететь и во имя чего — не знаю! Я все же человек, а в чьей тени таюсь-прячусь, для кого сам стал тенью? Если в ступню попадает заноза, занозу вынимают иголкой! Ну а что, если сама иголка станет занозой?.. Я, я превратился в занозу-иголку, всем боль причиняю… Свой народ обвиняю, черню! Не способен, мол, он ни на что, даже на единство! А сам я кто? Доносчик и холуй… Мне дела нет до народа, до людей! Бий… Какой из меня бий, когда я о собственном брате вспомнил спустя шесть лет! Не удосужился справить по нем поминки!.. Где уж мне заботиться о целом ауле или роде?.. Проклятье мне, проклятье!»