Землекопы стекались к назначенному месту, быстро и дружно рассаживались на земле. Бердах взял в руки дутар. Он стосковался по таким вот огромным сборищам, но жадному вниманию людей — даже солнце и полуденный зной ему были нипочем. Его охватило вдохновение. Пока землекопы с дальних участков подъезжали, собирались, Бердах пел песни-наставления, нравоучительные четверостишия. Когда же все были в сборе, ввысь, в небо, полетела новая песня Бердаха:
…И все же залитая потом лепешка, Ей-богу же, лучше и слаще дарового меда!..Песня взбудоражила слушателей, подняла их дух; они стали громкими возгласами выражать свой восторг и одобрение певцу. Восхищение их возрастало, энтузиазм увеличивался, захватил он и гостей. «Ах, сладок твой язык, поэт!» — слова, которыми каракалпаки привыкли выражать свою радость от песни, подхватили и повторяли и туркмены, и казахи, и узбеки — всяк на свой лад, на свой манер.
Бердах умолк, однако его песня не смолкала: люди сразу же стали повторять ее — петь все вместе. И раз, и другой…
Потом внезапно наступила тишина, и к поэту подошла Гулзиба. Она сняла с головы белое шелковое покрывало и завязала его поэту, как пояс. Женщина при таком скопище народа не постеснялась выйти в круг! Оказалась перед всеми с непокрытой головой! Начал возникать, подниматься, разрастаться грозный ропот, посыпались проклятия и грубая ругань.
Во весь рост вдруг поднялся пожилой дехканин и закричал что было мочи:
— Люди, не смейте оскорблять Гулзибу! Не проклинайте ее! За такую песню любых почестей, любых наград Бердаху — мало! Эй, Гулзиба, желаю тебе долгой жизни, ты за всех нас отблагодарила Бердаха! Люди! Для джигита и сама женщина — пояс, и ее похвала — пояс, и ее платок — тоже пояс!
Смелая речь дехканина, искренность его утихомирили крикунов, смирили фанатиков. Бердах, словно поддерживая его, начал импровизацию в честь Гулзибы. Он сравнивал ее с душистым и прекрасным цветком… Сын Ерназара снял со своей головы платок, с четырех сторон завязанный узелками, развязал их и, подойдя к Гулзибе, покрыл ей голову. Все молча наблюдали за ними, не зная, как реагировать на происходящее.
— Нукеры! Враги!.. Хивинские нукеры!.. Опасность!.. — пронесся громкий тревожный клич.
Все сразу же повскакивали со своих мест; кое-кто, не дожидаясь команды, бросился к коням. Зарлык растерялся и молчал в смятении.
— Бии! Наступил час испытания! — воззвал Ерназар. — Если петух закукарекал в неурочный час, ему надо свернуть шею! Не пустим врага на нашу родную землю! Не дадим ему посягнуть за наше ханство! Бии, на коней! Собирайте ваших джигитов!
Зарлык уже справился со своей растерянностью:
— Алакоз, принимай командование! Распорядись, что должны делать джигиты наших друзей!
Алакоз отдавал команды четко и спокойно:
— Аннамурат, твои джигиты хорошо обучены, кони у вас быстроногие, занимайте правый фланг! Жангазы-туре, вы будете действовать вместе!.. Абдурахман, ты и Генжемурат заходите в тыл к врагу! Окружите его! Молодцы Азбергена и Ерназара-младшего будут охранять хана и его шатер! Потерять хана в бою — это все равно что потерять голову в сражении! Мадреим, Ар-тык, Рахманберды, Асан занимают левый фланг! Держите ухо востро, сохраняйте бдительность!
Спокойствие и выдержка Ерназара передались окружающим. В мгновение ока каждый бий превратился в военачальника, а каждый землекоп — в воина. Все бросились занимать позиции, указанные Ерназаром, выполнять его приказы.
К Ерназару подлетел Маулен:
— Можно мне присоединиться к Генжемурату?
— Его участок очень опасен! — предупредил Ерназар.
— Разве трус достоин называться джигитом! — обиделся Маулен.
— Спасибо, Маулен! Побольше бы нам таких храбрецов, как ты!
Алакоз подозвал к себе сына.
— Джигит мой, Хожаназар, ты сын Ерназар Алако-за! Помни об этом! Уклониться от боя с врагом — хуже смерти! Если, не дай бог, попадешь в руки неприятеля, не жалей себя… Дай я тебя поцелую!.. А теперь — вперед! Сынок, да поможет тебе бог!
— Ерназар-ага, я никогда не держал в руках оружия! — Бердах в досаде даже стукнул ладонью по своему дутару.
— Это и есть твое оружие, Бердах! Береги его! Иди к воинам! Спой им песню «Для народа».