— Сыны Хорезма! — обратился хан к собравшимся на площади. Аскар-бий не заметил, как хан опять оказался на возвышении. — Вечная слава вам, моим храбрецам, победившим русское войско! Вы возвеличили ислам и лучезарный Хорезм! Пусть аллах вечно льет на вас свои лучи! Аминь!
— Аминь! Аминь! — загремело в ответ, и воздух заколебался от людских голосов, а ветерок понес, понес дальше и дальше. — Аминь! Аминь!..
— Хорезмскую низменность издревле орошают и согревают благодатные лучи ислама, — продолжал хан. — Если во всех иных религиях наличествует лишь отблеск огня, то в исламе царит солнце. Огонь погорит, погорит и потухнет; от него даже тлеющего уголька не останется, если залить огонь водой. Солнце же посылает свои лучи всему свету, они озаряют весь мир! Солнце, если будет угодно аллаху, может зажечь и сжечь землю! Это воистину так! — Хан говорил напыщенно, все больше распаляясь, упиваясь собственным красноречием.
Среди тех, кто находился неподалеку от хана, Аскар-бий заметил турецкого ахуна; он чем-то неуловимым отличался от остальной свиты. Аскар-бий стал наблюдать за ахуном и так увлекся, что едва улавливал смысл ханской речи.
— Подданные великого Хорезма! У вашего хана нет секретов от вас! Поэтому не буду скрывать, как я хочу, чтобы главный приз состязаний достался нашему пал-вану. Честь отмеченного милостью аллаха Хорезма требует, чтобы наши борцы доказали, что они самые сильные, самые непобедимые! Вспомните достойных палва-нов из ваших мест, назовите их имена, и мы тут же распорядимся доставить их сюда, на наше торжество! Упустить главный приз в борьбе — позор для всего Хорезма! Завтра заключительный день состязаний. Думайте! Прошу вас всех!
Все, кто присутствовал на площади, были польщены откровенностью хана, а пуще всего тем, что он не погнушался обратиться с просьбой к своим подданным. Все призадумались, лихорадочно перебирая в памяти палванов.
— Великий хан, есть у меня на примете один борец. Очень сильный, — выступил вперед Аскар-бий. — Это мой работник Нурлыбек, он, бывало, одолевал самого Ерназар-палвана… Но с Ерназаром есть закавыка…
— Пусть к завтрашнему дню подготовят обоих! — повелительно прервал Аскар-бия хан.
* * *На следующий день среди борцов появились Нурлыбек и Ерназар. Зрители рассматривали их зорко, придирчиво, прикидывая, кто из них может одержать победу. Ерназара подстригли, красиво подровняли бороду и усы; грудь как у льва, могучая шея, мощные плечи, вот только худой чересчур. Нурлыбек казался крепче и сильнее… Большинство уверовало в его победу.
Ерназар обрадовался, когда оказался рядом с Нур-лыбеком, но на ум почему-то пришли нежные слова Гулзибы: «Мой палван», — и он, в который уж раз, вообразил, что относились эти слова к Нурлыбеку. Ревность холодной змеей зашевелилась в сердце Ерназара.
— Держись, Нурлыбек! Если ты победишь, я открою тебе одну тайну. Она сделает тебя счастливым.
— Не томите, скажите сразу, я тогда обязательно возьму приз!
— Гулзиба любит тебя…
— Ой, правда? Ради Гулзибы весь мир можно победить! — засиял Нурлыбек.
На середину площади вышел иранский борец. Он был среднего роста, весь будто отлитый из металла. Он не нацепил на руки и ноги, как это делали обычно дворцовые палваны, колокольчики. И без их звона он привлекал к себе всеобщее внимание своей тигриной, плавной походкой, движениями, таящими угрозу, перемещениями по кругу, которыми он словно гипнотизировал зрителей. Глашатай объявил, что иранец не проиграл ни одного боя и находился на первом месте… Затем на арену вызвали Нурлыбека, холодно назвав его имя — и только. Хан подозвал к себе Аскар-бия, который скромно затерялся в толпе биев. По глазам хана Аскар-бий понял, что тот в победу Нурлыбека не верит.
Иранец мгновенно раскусил своего противника: силен, очень силен, но совсем неопытен; он применил несколько приемов, которые подтвердили догадку, — этого наивного палвана можно было взять голыми руками… Иранец покружил, покружил вокруг Нурлыбека, мол ниеносно схватил его за голову и сделал незаметно? резкое движение. Нурлыбек обмяк и рухнул бездыхан ный. Ерназар в два прыжка очутился рядом с иранцеч и нанес ему тяжелый удар.
Зрители взревели; опасаясь, как бы не поднялась драка и народ не рассчитался сам с коварным и жестоким иранцем, судьи поспешили унести мертвого Нур-лыбека. Иранец, оправившись от удара, смотрел, как разъяренный тигр, вслед Ерназару, которого судьи выталкивали к площади.
— Разрешите мне! Мне разрешите! Ради крови молодого палвана! Ради Хорезма, где я народился на свет божий!.. — умолял Ерназар судей.