Иногда он вдруг начинал мыслить вслух, и мать, испытывая тревогу и нежность, осведомлялась у него:
— Ерназарджан, что с тобой?
— У меня все горит внутри, мама! — стонал он. Однажды он выложил ей как на духу все, что так
угнетало его.
— Я тебе вот что скажу, сынок. Соловей — он всегда поет одним голосом, но всегда новую, задушевную мелодию… Я бы не стала тебя отговаривать, никогда бы не стала, если бы ты отправился к царю со своим другом Грушиным… Но один… Есть народная мудрость: прежде чем заставить человека поклониться тебе, нужно самому поклониться.
Ерназар не понял, что скрывается за словами матери, неясными, расплывчатыми…
— Ну, а если мне пройти службу в ханском войске? Вернуться и обучить джигитов тому, что я сам узнаю? Может, создадим каракалпакское войско и пойдем в поход против хивинского хана, отвоюем себе свободу? Не удастся мой замысел — уйду с джигитами в Россию? За поддержкой?
— Прежде чем стрелять из ружья, сынок, подумай — на пользу это будет или во вред тебе самому и народу.
10
Всю свою жизнь — а время уже отсчитало ему шестьдесят лет — Сержанбай не знал, что такое лишения и нехватка. Однако он не смог бы припомнить и дня, когда бы отдыхал без работы.
После того как Сержанбай откровенно изложил Ку-мар-аналык свое дело и получил от нее добрый совет, на душе у него посветлело. Он жил в ожидании счастья. Сержанбай стал спокойнее глядеть на мелочи, на недоделки в его обширном хозяйстве — раньше они выводили его из себя. Подумаешь, не накормили, не напоили вовремя какую-нибудь скотину, — это можно попра вить… Все можно поправить, все кажется легко и просто, когда человека греет надежда…
Мотается ли бай по двору, хлопочет ли по хозяйству, он все время глаз не сводит с Гулзибы. Когда Сержанбай видел девушку — вот появилась, вот куда-то скрылась, вот опять мелькает ее платье! — он испытывал наслаждение, все казалось ему тогда прекрасным: и узоры на ковре, и яркая туркменская кошма — украшение юрты, и даже Улбосын, не давшая ему наследника, — и та вызывала в нем добрые чувства.
— Ты хорошая жена, Улбосын! Отменная хозяйка! Все наше достояние мы нажили вместе! — говорил он тогда.
Как-то в жаркий день бай наблюдал из прохладной юрты, сквозь приоткрытую камышовую дверь, за сновавшей по двору Гулзибой… К Гулзибе приблизился Рузмат, что-то ей сказал, она прыснула, закрыла ладошкой рот.
— Жена, пойду-ка я полью посевы. Отпусти Гулзи-бу к Кумар-аналык, пусть поможет ей по хозяйству.
Сержанбай велел Рузмату взять лопату и идти на огород, сам двинулся к загону за лошадью. Здесь он обнаружил глазеющего на Гулзибу во все глаза Маулена-желтого.
— Эй, Маулен, тебе что тут нужно? — рассердился бай.
— Ах, дядя, годы мои не те, а то бы стал подстилкой под ногами этой красавицы, взял бы ее в жены.
— Подстилкой ты можешь быть, а вот хозяином… — Сержанбай не мог скрыть досаду и злость на пле мянника.
— От подстилки и хозяйство начинается. Пришел посмотреть да поучиться у дядюшки и новости узнать. Правда ли, что хан решил послать пятьсот мулл во главе с нашим Аскар-бием в соседние северные страны? А турецкого ахуна — идет молва, что он очень мудрый ахун — сделал ишаном и повелел ему отправиться в каракалпакские пределы…
— Ты поведал мне сам, племянничек, новости! Мне некогда. Я спешу поливать посевы.
— Э, ты и после смерти будешь торопиться на работу!..
Бай взобрался молча на кобылу и тронулся к нолю. Басар, как жеребенок, увязался вслед за ними. На обочине, в тени турангиля, он увидел Аскар-бия, Ерназара и муллу Шарила. До Сержанбая донесся басовитый голос Ерназара:
— Мулла Шарип, вы ведь сами однажды изрекли: «Женщина — сундук, наполненный золотом!» Как же вы отваживаетесь оставить свой драгоценный сундук?.. Ради каких-то башкир, татар, казахов?..
— Э, для муллы везде отыщется сундук, наполненный золотом… — выдавил сквозь смех Аскар-бий.